Лорд Мерлин в это время развернул грандиозную программу Крисигских завидок. Крисиги постоянно жаловались, что Линда нигде не бывает, никогда не принимает, если буквально силком не заставишь, и вообще чуждается общества. Друзьям говорилось, что это деревенский дичок, для которого не существует ничего кроме охоты — зайдя к ней в гостиную, наверняка застанешь ее за натаской охотничьего пса и под каждой диванной подушкой обнаружится задушенный заяц. Ее выставляли безобидной дурочкой, смазливой пейзаночкой, неспособной стать помощницей бедному Тони, который вынужден в одиночку пробивать себе дорогу в жизни. Во всем этом содержалась доля истины: круг Крисигова знакомства составляла невыразимо скучная публика — бедная Линда, не сумев продвинуться в нем ни на шаг, действительно оставила все старания и замкнулась в более близком ей по духу обществе охотничьих псов и сонь.
Лорд Мерлин, впервые после Линдиной свадьбы приехав в Лондон, немедленно ввел ее в свой собственный круг, тот, что всегда притягивал к себе ее взоры — в мир модной богемы, где она моментально освоилась, почувствовав себя в нем словно рыба в воде, и где стала с первой минуты пользоваться огромным успехом. Нет в лондонском обществе более ценного слагаемого, чем молодая, красивая, но безупречно порядочная женщина, которую можно пригласить на обед без мужа, и Линда скоро оказалась в положении, от которого немудрено вскружиться голове. Фотографы и светские хроникеры преследовали ее неотступно, и, правду сказать, возникало невольно ощущение — стоило, впрочем, провести в ее обществе полчаса, и оно рассеивалось — что она несколько навязла в зубах. С утра до ночи в ее доме толпился народ, треща без умолку. В беспечном, падком на развлечения Лондоне той поры, когда не только низшие, но и высшие классы становились жертвой безработицы, у Линды, тоже большой любительницы поболтать, обнаружилось много родственных душ. Молодые люди, субсидируемые родственниками, которые изредка мимоходом намекали им, что недурно бы подыскать себе работу, но не оказывали в этом серьезной помощи (да и какая нашлась бы работа для таких, как они), слетались к Линде, словно пчелы на мед, роились вокруг нее, неумолчно жужжа. Рассаживались в ее спальне, на кровати, на ступеньках лестницы, пока она принимала ванну, на кухне, когда заказывала еду; по магазинам, в парк на прогулку, в кино, в театр, в оперу, на балет; обеды, ужины, ночные клубы, танцы, вечера, целый день и всю ночь напролет — под болтовню, нескончаемую болтовню.
— Но о чем они говорят, ты не знаешь? — недоумевала тетя Сейди, не одобряя. Вот именно — о чем?