В начале 1939 года население Каталонии снялось с места и хлынуло через Пиренеи в Руссильон, глухую и скудную французскую провинцию, в которой теперь, за несколько дней, оказалось больше испанцев, чем французов. Подобно тому, как массы леммингов в самоубийственном порыве вдруг устремляются с норвежских берегов неведомо откуда и куда, столь неодолимо побуждение, ввергающее их в атлантические пучины — так полмиллиона мужчин, женщин и детей внезапно, в жестокую стужу, не дав себе времени на размышления, пустились в бегство по горам. Такого великого переселенья народа в столь краткий срок еще не бывало. Но за горами их не ждала обетованная земля, французское правительство, исповедуя нерешительность в проводимой им политике, не повернуло их с границы назад под дулами пулеметов, но и не оказало теплого приема как братьям по оружию в борьбе против фашизма. Их, как скотину, согнали вместе на побережье, на солончаковых гиблых топях, загнали, как скотину, за колючую проволоку — и забыли о них.
Кристиан, которого, по моим наблюдениям, всегда немного мучила совесть, что он не воевал в Испании, немедленно помчался в Перпиньян выяснять, что происходит и чем можно — если можно вообще — помочь. Оттуда он слал потоком сообщения, заметки, статьи и частные письма, описывая условия жизни в лагерях, потом поступил работать в организацию, созданную на деньги разных английских филантропов с целью благоустроить лагеря, содействовать беженцам в соединении семей и по возможности помогать им выбраться за пределы Франции. Возглавлял организацию молодой человек по имени Роберт Паркер, который прожил много лет в Испании. Как только стало ясно, что вспышки тифа, вопреки первоначальным опасениям, не предвидится, Кристиан написал, чтобы Линда ехала к нему в Перпиньян.
Так уж случилось, что до этого Линде ни разу в жизни не привелось побывать за границей. Тони предпочитал предаваться всем своим развлечениям — охоте на лис и на дичь и гольфу, — на английской земле и жалел тратить на перемещенье дни, отведенные для отдыха, что до семейства Алконли, то им и в голову бы не пришло отправиться на материк с иною целью, нежели участие в сражении. У дяди Мэтью за четыре года, проведенных во Франции и Италии, с 1914 по 1918, составилось не самое лестное мнение об иностранцах.
— Французики, — говорил он, — будут получше немчуры и итальяшек, но вообще заграница — несусветная мерзость, а иностранцы — сущие бесы.
Мерзостность заграницы и бесовская сущность иностранцев сделались в семейных верованиях Радлеттов столь непреложной догмой, что Линда отправлялась в свое путешествие не без изрядного трепета. Я поехала проводить ее на вокзал Виктория; в длинном пальто из светлой норки, с журналом «Татлер» под мышкой, с сафьяновым несессером в полотняном чехле, подарком лорда Мерлина, в руке, — Линда подчеркнуто выдавала всем своим видом англичанку.