— Чем раньше, тем лучше, — пробормотала знакарка.
— Что? — в тревоге спросила Лена.
Доната поднялась, ничего не ответив.
— Попробуй поесть. Тебя больше не будет тошнить, — объявила она, направляясь к двери.
Джентилина последовала за ней и протянула ей монету, от которой знакарка отказалась:
— Я не могу принять плату, ведь я ничем не смогла ей помочь.
После ее ухода Лена съела целую тарелку манной каши и попросила добавки. Она чувствовала себя прекрасно, словно заново родилась, и ее не стошнило.
— Эта знакарка просто сумасшедшая, — сказала Лена, повернувшись к Тоньино, — но сейчас мне действительно стало лучше. Вот увидишь, наш ребенок будет здоров как бык.
Слова Донаты глубоко запали ему в сердце, однако Тоньино нашел в себе мужество улыбнуться:
— Ну, раз так, я отправляюсь на работу. А ты смотри, береги себя.
— Сегодня вечером я сама приготовлю ужин, и это будет нечто особенное, — пообещала Лена, сбрасывая с себя одеяло и энергично поднимаясь с постели.
Джентилина примостилась сбоку от очага и принялась молиться, перебирая четки.
Тоньино уехал на телеге, нагруженной старой, изношенной упряжью. Он вез ее к шорнику в починку.
Пришла Антавлева с туго набитым учебниками и тетрадями портфелем. Школы были закрыты по случаю сильных холодов, но учителя задали школьникам много работы на дом. Девочка каждый день приходила к Лене, и они вместе готовили уроки, чтобы дело шло веселее.
— Лена, ты выздоровела! — воскликнула Антавлева, застав подругу на ногах, полностью одетой и занятой мытьем посуды.
— Вроде бы да. Меня излечила старуха Доната. Она, конечно, чокнутая, но ее руки действительно умеют творить чудеса, — пояснила Лена.
— Она настоящая колдунья! Моя мама тоже так говорит, — согласилась девочка.
— Пойди согрейся у огня и посиди там смирно рядом с Джентилиной, пока я тут приберусь. А потом вместе позанимаемся, — решила Лена.
Она прекрасно себя чувствовала, ей хотелось двигаться, энергия переполняла ее.
— Я читаю замечательную книжку. Называется «Мелодия и любовь». Графиня Одетта подарила мне ее на Рождество. Как закончу, дам тебе почитать, — пообещала Антавлева.
Лена ее не слушала. Она была счастлива и, подметая пол в кухне, принялась напевать.
Она пела о «прелестной соседке, юной и бледной, в доме напротив, на шестом этаже». Ни у кого в округе не было радио, не говоря уж о граммофоне, и все же до местных женщин даже на самых отдаленных хуторах каким-то чудом, будто по волшебному беспроволочному телеграфу, доходили все модные песенки, помогавшие им скоротать долгие трудовые дни.
Внезапно звонкий голосок Лены оборвался. Острая боль словно раскаленной иглой пронзила ей низ живота.