— Вовсе не такая уж неукротимая, — призналась она со вздохом. — У меня никого не было с тех самых пор, как мы с тобой в последний раз занимались любовью.
— Не рассказывай мне сказки, — насмешливо возразил Спартак.
— У меня нет причин тебе врать. Хочешь — верь, не хочешь — не надо, но я говорю правду.
— В чем же дело?
— По правде говоря, сама не знаю. Иногда мне начинает казаться, что я всерьез в тебя влюбилась. Эту мысль я гоню от себя с ужасом. Не может такого быть, чтобы я осталась верна кому-то одному. К тому же должна признаться, что сегодня я чувствую себя виноватой перед Леной. Как будто я ее предала, — объяснила Одетта, старательно анализируя свои ощущения. — Но я правда хотела тебя. По-настоящему. И потом, я сказала себе, что с Леной ты не сможешь быть еще долгое время. Так стоит ли упускать такую прекрасную возможность?
Спартак поднялся с кровати и начал неторопливо одеваться.
— Если ты останешься в Болонье, мы могли бы увидеться еще и завтра, — предложил он.
— Пожалуй, я вернусь в Рим. Что-то мне захотелось светских удовольствий.
— Значит, ты меня покидаешь?
— Ты быстро найдешь мне замену, а себе утешение, — ответила Одетта, тоже принимаясь одеваться.
Он подошел к ней вплотную и сжал ее лицо ладонями:
— Посмотри мне в глаза. Это ведь неправда, что ты влюблена в меня.
— А если правда? Что это изменит? Ты обожаешь свою Лену, а теперь ты весь поглощен своей маленькой дочуркой. Тебя так и распирает отцовская гордость, хотя… — Одетта замолчала, не закончив фразы.
— Что ты еще хотела сказать?
— Ты совершенно забыл, что у Альберты Бенини тоже есть ребенок, которому, кстати, вчера исполнилось два годика, — напомнила она.
— Я об этом не забыл. Как же я мог забыть, если содержу и ребенка, и его мать?
— Деньгами ты заглушаешь голос совести, Спартак. Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, как зовут этого ребенка.
— Ты не могла выбрать более неудачного момента, чтобы напомнить мне о нем, — проворчал Спартак.
Он рассеянно чмокнул ее в щеку на прощание и исчез за дверью.
На пенькопрядильне в Равенне счетовод Аугусто Торелли был за главного. Именно он отвечал за весь ход дел на фабрике перед двумя совладельцами, они же ограничивались тем, что давали ему указания. Аугусто был трудолюбивым и добросовестным управляющим: по утрам появлялся на фабрике первым, а по вечерам уходил последним, иногда работал и по воскресеньям, не требуя оплаты сверхурочных. Графа Сфорцу и синьора Рангони он считал некими высшими существами, чьи указания подлежали неукоснительному исполнению, и в разговоре то и дело вставлял фразы вроде: «Граф сказал, что надо делать так» или «Синьор Рангони велел делать так». В Равенне, где народ издавна славился умением подмечать характерные черточки и придумывать на их основе меткие прозвища, счетовод Торелли получил кличку Делайтак.