— Да, — отвѣтила женщина со смѣхомъ, наялюѵ щнась, — Постельныя, занавѣски?
— Беужели ты хочешь сказать, что ты снялп ихъ вмѣстѣ съ кольцами, когда онъ еще лежалъ на кровати? — спросилъ Джо.
— Разумѣется, — отвѣтила женщина. — А почему бы мнѣ и не снять ихъ?
— Тебѣ на роду написано быть богатой, — сказалъ Джо, — и ты, навѣрное, добьешься этого.
— Разъ представляется случай что-нибудь взять, да еще у такого человѣка, я стѣсняться не стану! — возразила женщина хладнокровно. — Не капните масломъ на одѣяло.
— Развѣ это его одѣяло? — спросилъ Джо.
— А чье же еще, вы думаете? — отвѣтила женщина. — Небось, не простудится и безъ одѣяла.
— Надѣюсь, онъ умеръ не отъ какой-либо заразной болѣзни? — спросилъ старикъ Джо, оставляя работу и смотря на нее.
— Но безпокойтесь, — возразила женщина. — Не такое ужъ удовольствіе доставляло мнѣ его общество, не стала бы я изъ-за этаго хлама долго возиться съ нимъ, если бы онъ дѣйствителыго умеръ отъ такой болѣзни. Разглядывайте сколько угодно, не найдете ни одной дыры, ни одного потертаго мѣста. Это — самая лучшая и самая тонкая изъ всѣхъ его рубашекъ. Не будь меня, она такъ бы и пропала зря!!
— Что вы этимъ хотите сказать? Почему пропала бы? — спросилъ старикъ Джо.
— Навѣрное, ее надѣли бы на него и похоронили бы въ ней, — отаѣчала женщина со смѣхомъ. — Да и нашелся было такой дуракъ, который сдѣлалъ это, но я снова сняла ее. Если и коленкоръ не хорошъ для этой цѣли, то на что же послѣ этого онъ годенъ! Коленкоръ очень идетъ къ покойнику, и, авось, онъ не станетъ хуже въ коленкорѣ, чѣмъ въ этой рубашкѣ.
Скруджъ съ ужасомъ слушалъ этотъ разговоръ. Когда всѣ грабители собрались вокругъ своей добычи при тускломъ свѣтѣ лампочки старика, онъ съ омерзеніемъ и отвращенімъ смотрѣлъ на нихъ, онъ не чувствовалъ бы себя лучше, даже если бы сами демоны торговали его трупомъ.
— Ха, ха! — смѣялась та же женщина, когда старый Джо выложилъ фланелевый мѣшокъ съ деньгами и сталъ считать, сколько приходятся каждому. — Вотъ и развязка! Всю жизнь онъ скряжничалъ, словно для того, чтобы послѣ своей смерти дать намъ поживиться. Ха, ха, ха!
— Духъ, — сказалъ Скруджъ, дрожа всѣмъ тѣломъ. — Я вижу, вижу. Участь того несчастнаго можетъ быть и моей. Мнѣ не избѣжать ея! Но, Боже милосердный! Что это?
Онъ отшатнулся въ ужасѣ, ибо сцена измѣнилась, и онъ очутился возлѣ голой, незанавѣшенной постели, на которой, подъ изорваннымъ одѣяломъ, лежало что-то говорившее своимъ молчаніемъ больше, чѣмъ словами.
Комната была настолько темна, что ее почти, невозможно было разсмотрѣть, хотя Скруджъ, повинуясь какому-то тайному влеченію, внимательно разглядывалъ окружающее, стараясь опредѣлить, что это за комната. Блѣдный свѣтъ, проникавшій снаружи, падалъ прямо на кровать, на которой лежалъ забытый, ограбленный, безиризорный и неоплаканный трупъ.