Все остальное уже было неинтересно Блоквилу, которому оставили один день жизни. Ничего не соображая, он повесил узду себе на шею и побрел в свой сарай. Кожаная подпруга душила его, не давала вздохнуть.
* * *
Шокированный услышанным, Блоквил уже ни о чем другом не мог думать. Голова гудела, уши были заложены. От затяжной головной боли по корням волос прошел холодок. Ему не нравилось, что в жарком сарае у него мерзла голова, наверно, давление изменилось, он притронулся к волосам, и ему показалось, что половина его головы поседела. Чего только не пришлось ему пережить со вчерашнего дня!
Но даже в этом состоянии Блоквил не отрывал взгляда от улицы. Он ждал, что Мамедоевз пальван придет к нему в сарай или же позовет его к себе. Однако старый пальван до полудня несколько раз появлялся во дворе, но не предпринял ни одной попытки увидеться с французом. “Почему старик откладывает свой разговор на самый последний момент? Что он выигрывает от этого? Может, мне самому к нему пойти?” Нет, этого делать не стоит, решил он затем. Пока они сами не заведут разговор, надо делать вид, что тебе ничего не известно.
Француз тысячу раз благодарен судьбе за то, что в этих краях живет такой мудрый аксакал Мамедовез пальван, умеющий хладнокровно отражать неожиданные удары судьбы. “Это и есть милость Божья ко мне. А иначе вспыльчивые туркмены расправились бы со мной только так, никто и слушать бы меня не стал”. Он вспомнил анекдот, который на всех вечеринках любил рассказывать один его остроумный друг в Париже. По лесу во весь опор мчится заяц, ему навстречу бежит другой заяц и спрашивает, куда он так несется. “За мной гонится лев. Он убивает всех, у кого пять ног”, - отвечает зайчишка. “Тогда чего ты так испугался и убегаешь? У тебя-то не пять ног?”- удивляется второй заяц. Первый заяц качает головой: “Ах, брат, он сначала отрывает ноги, а уж потом пересчитывает их”.
Блоквил сравнивает вспыльчивых туркмен с тем львом, который считает ноги жертвы. Они тоже сначала снимут тебе голову, а уж потом начнут выяснять, виновен ты или нет.
Солнце стояло в зените, летний день раскалился до предела. И только после этого головная боль француза немного отпустила. Давление немного упало. Он взял в руки бумагу и карандаши. На первой же странице его альбома красовался большой портрет улыбающейся Акмарал. Француз специально нарисовал ее улыбающейся. Ровные белые зубы, словно жемчужины, придавали ее лицу неизъяснимое очарование. Разглядывая портрет девушки, Блоквил думал: “Я ничего не понимаю, Ахмарал! Почему ты так мучаешь себя? Почему ты меня мучаешь? Почему бы нам вместе не искать выход из этого странного положения?” Портрет молчал. И оттого лицо Акмарал казалось еще красивее. Хоть и жаль было это делать, француз изорвал портрет на мелкие кусочки и выбросил. “Если Агабек нашел в сарае спрятанную миску, принесенную Ахмарал, он и рисунок в альбоме отыщет!”