– Ну и чего? – спросил я. – Будем давать реверс?
– А уже бесполезно, – сказал Мопс, настроение которого после получения аванса перешло в фазу редкого благодушия. – Уже влезли… неизвестно, правда, во что. Ты «понятия» знаешь. За реверс полагается неустоечка. Теперь главное другое: грамотная тактика.
– То есть?
– То есть принял он тачку – все, никаких дальнейших претензий, новый абзац. И так далее. Акт – подпись. Справимся! Кстати, две телеги уже стоят у приятеля на площадке, поехали смотреть…
Я допил остывший кофе и поднялся со стула.
Вскоре мы с Мопсом мчались на его содрогающемся всеми частями кузова и шасси тарантасе в трущобы Куинса.
Работа началась.
Сквозь сонную сладенькую истому постепенно прорезалось желание, унося остатки утренней дремы.
Он обнял спавшую рядом женщину, прижал ее – размякшую, горячую – к груди, вдыхая запах духов из разметанной копны соломенных волос, и медленно скользнул ладонью по лилейной коже ее бедра, почувствовав волнующе-зовущий жар…
– Ты измучил меня, – шепнула она бессильно и обреченно. Однако прильнула к нему.
Эта девочка была одной из трех его давних подружек, с которыми он, Алихан, спал.
Относясь настороженно к случайным связям, он дорожил этими женщинами, считая их результатами долгой и удачной селекции.
Девочки, не задавая никаких вопросов ни о прошлом его, ни о нынешнем, считали Алихана желанным любовником, а никак не клиентом, и, давая им деньги, он, тоже не причисляя их к категории платных шлюх, говорил всегда одно и то же: мол, не стоит, по его разумению, дарить то, что может оказаться ненужным, а потому купи себе все сама, дорогая, по собственному усмотрению…
Денег на женщин он не жалел.
Да и вообще с презрением относился к скрягам и златолюбцам, полагая, что эти людишки никогда не смогут оценить всю прелесть жизни, испытать ответную благодарность, беззаветную верность и любовь других, ибо начисто, как правило, лишены способностей к поступкам и глубоким чувствам. А старую истину о земных богатствах, которых в могилу не возьмешь, понимал особенно остро, навидавшись в своей жизни столько крови и трупов, что и десятку гробовщиков во снах не привидится…
Он, родившийся в Афганистане, воевал с пяти лет. В четырнадцать стал главой крупной банды, а к двадцати – наверное, сгинул бы в череде кровавых стычек, не сведи его судьба с одним русским, влиятельным офицером КГБ.
Тогда его звали не Алихан, а Рашид. Тюркское имя присвоил ему в качестве кодовой клички новый патрон, движимый неизвестно какими соображениями.
Пару лет он выполнял его распоряжения, затем был отправлен в Москву, вернее – в Балашиху, где располагался диверсионный факультет; окончив его, получил звание, вновь очутившись в Афганистане, где безвылазно провел долгие годы войны уже в качестве советского офицера госбезопасности.