…Когда Ляля вышла из обкома, отец понял: что-то произошло. Дочь словно бы повзрослела сразу. Шла уверенная, собранная, серьезная.
Константин Григорьевич, конечно же, не знал, что Ляля сейчас побывала не просто у секретаря обкома, а уже у секретари подпольного обкома партии.
II
Ночью в окно к врачу Константину Григорьевичу Убийвовку кто-то постучал. От этого стука вся темная комната, в которой собралась семья врача, сразу будто наполнилась затаившейся тревогой. Все молчали, хотя никто не спал. Стекла в окнах слегка багровели отблесками далеких зарев. Было слышно, как на диване тяжело дышала Надежда Григорьевна, жена врача.
Через некоторое время стук повторился.
— Слышите? — шепотом вскрикнула тетя Варя. — Это они!
Из открытой настежь спальни мелькнуло что-то белое, на какой-то миг в комнате словно бы посветлело. Босые ноги прошлепали на кухню.
— Ты куда, Ляля? — прошептала тетя Варя.
Белая фигура исчезла и снова появилась в дверях.
— Ляля! — тихо простонала Надежда Григорьевна. — Не ходи!
В темноте все увидели, как в руках у девушки сверкнул топор.
Константин Григорьевич, отстранив дочь, подошел к окну и неестественно громко, чуточку даже с угрозой спросил:
— Кто там?
— Константин Григорьевич, это я. — Голос был женский, вкрадчиво-умоляющий. — Это я, Мария Власьевна… Выйдите на минутку!
Тетя Варя облегченно вздохнула.
— Доченька, иди ко мне, — слабо позвала Надежда Григорьевна, нетерпеливо протягивая руки в темноту, чтобы обнять Лялю.
Врач гремел в сенях засовами. Засовы были необычные, недавние — раньше ограничивались одним слабеньким крючком.
— Что вас носит, Власьевна, в эту адскую ночь? — ворчал врач, выходя на веранду.
— Дела, Константин Григорьевич…
— А если застрелят? Возьмут и застрелят. Им ведь недолго.
— Я огородами и садами, — шептала Мария Власьевна почти радостно, хотя врач не видел никаких причин радоваться в такое время. — Их патрули только на главных улицах. А окраин да зарослей боятся!
Константину Григорьевичу показалось, что Власьевна даже лукаво хихикнула в темноте. «Ну и бабы», — подумал врач одобрительно.
— Что же вас привело? — спросил он.
— Прибежала за вами, — продолжала тараторить Власьевна. — Знаю, что не откажете…
Не привыкать старому полтавскому врачу к нежданным ночным визитам. Летом ли, в осеннюю ли непогоду или в лютую зимнюю метель — всегда к нему могли постучать. Молча одевался, чтобы идти, куда скажут: кому-то срочно понадобился он либо в самой Полтаве, либо в каком-нибудь из пригородных сел. К этому он давно привык сам, привыкла вся семья, и никто уже не представлял себе, чтобы Константин Григорьевич мог вдруг отказаться и не пойти спасать знакомого или вовсе постороннего человека. И если бы когда-нибудь врач отказался, то ни сам он, ни кто-либо из членов семьи не нашел бы его поступку оправдания. Но в эту ночь, когда весь город не спит, как перед казнью, когда еще, взрываясь, горят склады на Южном вокзале, освещая половину города, и гудит, грохочет фронт где-то совсем недалеко…