Теперь он лихо похаживал, разминаясь, беспричинно радуясь от избытка здоровья, и то предлагал Валентину выйти во двор и побороться на снегу, то молча улыбался всем, самому себе и даже карбидной лампе. Заметно было, что нынче ему хочется найти неожиданные хорошие слова, известные только ему и никому больше; но он лукаво приберегает их до определенного момента, как наилучший гостинец.
— Давайте петь! — призывает он, глядя на безголосого Сапигу, и первым начинает:
Хлебом кормили крестьяне меня,
Парни снабжали махоркой!..
Сапига морщился, как от боли. Сережкина мать угрожающе постучала в дверь. Леня оборвал песню.
— Зажимают нас, дружище! — обратился он к Сережке, который смотрел на него сверкающими от восторга глазами. — Не дают нам развернуться!..
Расходились поодиночке. Вначале вышел Сапига, подняв воротник пальто, потом Серга, следом за ним Валентин. Последними уходили Пузанов и Ляля. Леонид часто провожал ее после совещаний.
Теперь он, натянув свою куцую шинель, ждал, пока Ляля закончит разговор с Ильевским.
— Пошли, пошли, — не терпелось Леониду. — Что ты ему растолковываешь? Не маленький, сам знает, как вести себя в совхозе!..
— Идем, — сказала девушка, натягивая перчатки и подходя к Леониду. — Да ты хоть бы застегнулся, а то душу выставил… — Она принялась помогать ему застегивать гимнастерку. — Заболеешь, а потом возись с тобой…
— Не заболею, — уверял Леня, послушно предоставляя Ляле возможность застегивать себя. Это ему явно нравилось.
Попрощавшись, они вышли.
Снега заметали Полтаву. Ветер свистел в темных безлюдных улицах. Било острыми сухими волнами. Неосвещенные дома гудели, словно пустые.
Пузанов и Ляля, взявшись под руку, вышли на Кобыщаны своим обычным ночным маршрутом: через запущенные дворы, среди руин, по окраинам. Ляля заметила, что карман его шинели оттягивает семизарядный пистолет, однако не стала на этот раз отчитывать Леонида.
Когда они, добравшись до улицы Панаса Мирного, хотели уже пересечь ее, Ляля вдруг дернула Пузанова за руку:
— Стой!
Они прижались к стене какого-то сарая. По улице неторопливо проходили двое, ведя спокойный разговор. Слова их сносило ветром.
— Что это за жизнь, — жаловался один из них, — сейчас дрожи — бойся этих, те придут — тех бойся…
По голосу Ляля узнала Коломойцева.
— Полицаи, — шепнула она Леониду предостерегающе. Однако он принял это как приказ.
— Это те хори? — Леонид, сунув руку в карман шинели, рванулся на улицу так неожиданно, что Ляля не успела его задержать.
Полицаи застыли на месте.
— Эй, разэтак вашу!
Пузанов решительно шагнул вперед.