— Где тот фронт! — вздохнула тетя Даша…
— Они прибрешут… Фронт, мол, рядом, а мы уже управляем, наводим порядок, и Украина счастлива под нашим владычеством.
— Это, наверное, от Геббельса, — высказал догадку Сережка, — от обер-брехуна.
— Поставили они какой-то аппарат, — возбужденно рассказывала Люба, — шеф подошел к нему и произнес речь. Ничего мы не разобрали только «украинец», «швайнен», «мильхен»… Потом переводчик обращается к чабану и говорит: «Им нужно, чтобы баран забекал». — «Пускай бекнет», — говорит дед-чабан. «Так он не бекает». — «А что я ему сделаю, если он не бекает?» Крутили, вертели того барана, а он ни бе ни ме. И шеф рассердился, и переводчик тоже. Опять к чабану: «У нас нет времени ждать, мы спешим, нужно, чтобы баран бекнул!» Чабан словно бы испугался, вытянулся в струнку. «Я ж говорю, пускай бекнет, — и смотрит в глаза переводчику. — Разве ж я ему не даю!» А баран вытаращил зенки на шефа и молчит. А шеф на него и тоже молчит. Тогда один из фашистов разъярился и, недолго думая, сам по-бараньи: «Бе! бе! бе…» Мы с Марийкой прыскаем в рукав, а немец даже не улыбнется.
— Когда он бекал, на него все овцы смотрели, — хмыкнула Марийка сквозь полотенце.
— Подождите, это еще не все! — воскликнула Люба. — После этого они стали созывать всех и заталкивать в тамбур. Я, как будто меня кто надоумил, прыг в ясли — и притаилась, лежу, в щелочку поглядываю.
— Я тоже в ясли хотела, так он меня за плечо схватил, — сказала Марийка. — «Паненка, сюда!» — кричит.
— Я видела, как и тебя, и деда Левона загребли, и Винька, и доярок, и свинарок, и даже зоотехника прихватили заодно. Согнали в тамбур, выстроили в два ряда, как хор, а впереди против них — тот аппарат, что записывает…
— «Пойте какую-нибудь украинскую, — приказывает переводчик. Все переглянулись между собой и молчат. — Что ж вы, — говорит, — молчите? Разве вы, — говорит, — не знаете украинской песни? Украинский народ любит песни… Начинайте». Все опять молчат.
— А у Наташи слезы кап-кап, — говорит Марийка. — У нее ж такой голос!.. Всегда выводила!..
— Тогда шеф что-то буркнул переводчику, тот протолкнулся и стал между фуражирами. «Хорошо, — говорит, — я сам начну, но кто не будет подтягивать… смотрите мне». И начал:
На вгородi ве-ерба ря-а-а-сна….
— И что же? — Сережкины глаза округлились, а черные стрелки бровей испуганно вскинулись вверх. — Подтягивали?
— Подтягивали, — сдерживая смех, рассказывала сестра. — Смотрит шеф, в самом деле рты у всех открываются и закрываются одновременно, как будто тянут все, а слышно только одного переводчика, который ревет как бугай. Немцы нервничают у своих аппаратов. А шеф тем временем подходит к деду Левону и наставляет ухо к его рту. А потом — шлеп деда по уху. «Ты, — говорит, — симулянт, ты, — говорит, — не поешь». Подходит ко второму, а тот тоже раздирает рот до самых ушей, а звука — никакого! И третий, и четвертый — все так, только зевают, как рыбы. Словно хор немых.