Спорить в такой ситуации было глупо. Геннадий выпил, надкусил крепкую, пахнущую укропом и чесноком огуречную плоть. Водка грела, приятно обволакивая мозги и желудок. Над головой неспешно плыли кучерявые облака, вокруг беспечно чирикали птицы, лицо ласкал ветерок, перед глазами маячила красивая женщина, под боком аппетитно хрустел огурцом давний помощник — все призывало не унывать и обещало решить любую проблему Сильного не так-то просто сбить с ног, и уж совсем невозможно свалить успешного. Фортуна, конечно, дама с капризами, но любимчиков не предает.
— План следующий, — прорезался Елисеев, — сейчас вас обоих отвожу к себе…
— Лучше ко мне, — встряла сестра. — У тебя консьержка. Она любопытная, вредная, помешана на политике да к тому же сплетница. Наверняка сразу узнает Геннадия. Думаю, ему ни к чему там светиться. А в моих выселках никому ни до кого дела нет.
— Логично, — кивнул брат, — поправка принимается. Отвожу вас на Полетаева, потом обратно сюда. Наведу тут порядок и к вам.
— Какой порядок? — тупо спросил виновник переполоха.
— Полный. В подробности, извините, вдаваться не буду, но, надеюсь, неприятностей мы избежим.
Депутатский желудок внезапно сдавило спазмом, к горлу подкатила тошнота, и Геннадия вырвало прямо под ноги, на майскую зеленую травку, подъянтаренную желтизной одуванчиков. Правую кроссовку заляпало мерзостью, от которой тут же опять стошнило. Рвота мучила минут десять, слезы, смешиваясь с соплями, текли по подбородку, вызывая острую жалость к себе и страх от непонимания, что происходит. Его мутило, корчило, крутило — казалось, этому кошмару не будет конца. Потом выворачивать наизнанку перестало. На голову, лицо и в сложенные лодочкой ладони полилась прохладная вода.
— Бывает хуже, — коротко заметил Дмитрий, аккуратно наворачивая на горлышко пластиковой бутылки синий колпачок.
Перед глазами мученика вспорхнули загорелые руки и принялись бережно отирать лицо приятно пахнущей вафельной тканью. Прикосновения были такими нежными и осторожными, что невольно вызывали слезу. Страдалец на мгновение ощутил себя умытым любимым ребенком, согретым первой лаской юнцом, умиротворенным любовником — кем угодно, но только не бледным, заблеванным слабаком, едва державшимся на ногах.
— Вы сильный человек, — шепнул в ухо мягкий голос. — Сильный и смелый, такие встречаются редко. Спасибо, — она, несомненно, бесстыдно льстила, но внимать этому бесстыдству хотелось бесконечно.
— Ну что, едем? — спросил рекламщик.
— Да, — твердо ответил умытый герой и первым шагнул к джипу.