Как и все, только что произведенное на свет, новое ощущение жадно потребовало подкормки. «Кормилец» бережно отер кровь с тонкого пальца, тщательно обработал зеленкой порез, туго забинтовал, легко поднял бедняжку на руки (хоть и весила за полцентнера) и осторожно уложил на диван в маленькой комнате, которая явно считалась большой. После закатал рукава, отыскал на балконе тряпку со шваброй, по-хозяйски навел в кухне порядок. Вернулся к дивану, уселся рядом на полу, уткнулся подбородком в сплетенные руки и принялся терпеливо ждать, не спуская глаз с лица на диванной подушке.
Прошла целая вечность. Глаза устали, мысли без устали носились по прошлому. Последний школьный звонок, запах мокрой сирени, пара цветков с пятью лепестками, дождливая ночь выпускного, молчаливое бегство вдвоем из актового зала, где отмечалось прощание с детством, осторожный поворот ключа, бешеный стук сердца. А потом — сплетни, ссора с отцом, глаза матери, услышавшей от сына, с кем вместо вуза тот собирается в ЗАГС. И предательство самого себя, лучшего, что в нем было…
Почему он тогда спасовал? Испугался разницы в возрасте? Осточертели чужие ухмылки и пересуды? Пожалел мать, глотавшую по ночам валерьянку? Все — чепуха! Теперь честно можно признать: он струсил взросления, необходимости выйти из подчинения, чтобы по-мужски вести за собой. Ему нравилось быть ведомым: легко, безопасно, приятно. И ошибочно. Результатом этой ошибки явился душевный гермафродит с повадками мужика и бабской сутью. А еще — склонностью к рефлексии и мазохизму, когда от попыток понять самое себя становится тошно и сладко.
С дивана послышался вздох, потом — нелепый вопрос:
— Гена, вы кофе пили?
— Нет.
— Почему?
— Не пью в одиночку, — улыбнулся он.
Через пятнадцать минут за столом, покрытым скатертью в бело-синих разводах, наворачивали горячую яичницу двое. Судя по скорости, с какой оголялись тарелки, оба едока с совестью были в ладу, на жизнь смотрели оптимистично, и совместный процесс поглощения пищи каждому доставлял удовольствие, что бывает с людьми далеко не всегда.
— Ты в какой школе учился?
— Во многих.
— А у вас был буфет?
— Был. Отцу от друга в наследство достался. Дядя Игорь первым поступил в академию и на радостях подарил нам всю мебель, копейки не взял. Мог бы, между прочим, толкнуть по приличной цене, тогда же народ гонялся даже за книжными полками. Помню, мать меня как-то выпорола, что ручку буфетную оторвал. Хотя, если честно…
— При чем здесь твой дядя Игорь? — не выдержав, расхохоталась Ольга. — Я тебя про школьный буфет спросила. — Она очень заразительно смеялась, подхватить этот смешливый вирус оказалось проще простого. И он подхватил.