— Да?
— Возьми мою визитку. Может, все-таки понадоблюсь. Жизнь — штука сложная, никто не знает, что будет завтра.
— Завтра, Женя, наступит Новый год, — улыбнулась она.
За столиком уныло жевал в одиночестве Димка.
— Ты куда пропала?
— Танцевала.
— А, — безразлично кивнул Елисеев и посмотрел на часы. — Мань, может, рванем отсюда? Подышим свежим воздухом, прошвырнемся по Невскому до Дворцовой, елку посмотрим. А потом я тебе памятник Катьке покажу.
— Кому?
— Екатерине второй. Там есть одна особенность… В общем, сама поймешь, когда увидишь.
— Елисеев, скажи честно: ты договорился с Леной забрать ее после спектакля?
— С чего ты взяла?
— Памятник, о котором ты мне талдычишь, в двух шагах от Александринки. Подозреваю, что в этом театре и служит твоя Елена.
— Пока не моя, — вздохнул Елисеев.
— «Пока» — категория временная, — усмехнулась Мария, поднимаясь со стула. — Поехали, горе ты мое луковое.
Через четыре часа, когда Антон сопел в соседней комнате над детективом Агаты Кристи, а Мария бездумно пялилась в телевизор, позвонил по сотовому Елисеев и доложился, что они с Аленой пьют чай.
— Это все? — спросила Мария.
— Я, наверное, ночевать не приду. Ты не в обиде?
— Я не твоя жена, чтобы в таком случае обижаться.
— Ну, — промямлил Димка, — все-таки приехали вместе, а остаешься одна с Антоном.
— Беспокоишься за мою честь? Катись, Митька, к черту, ты мне надоел!
В комнату заглянул хозяин.
— Что-то случилось?
— Ничего. Звонил Митя, он у Алены. Предупредил, чтобы не волновались.
— Ясно, — понимающе кивнул Антон и испарился. Через минуту высунулся снова. — Маш, у меня обнаружился неплохой коньяк, давай по рюмке, а?
— Не хочу.
— А чаю?
— Кофе есть? С молоком?
— Есть, — обрадовался он.
— Тащи.
После кофе сами собой на журнальном столике оказались рюмки, рядом выставилась бутылка армянского коньяка и маслины с лимоном.
— Маша, можно я скажу пару слов?
— Под маслины?
— Больше ничего нет, — растерялась творческая личность. — Хочешь есть? Может, сгонять в магазин? У нас рядом ночной.
— А колечки с творогом там продают?
— Ты любишь колечки?
— Обожаю!
— Правда?! Я тоже, это моя слабость. Только о ней никто не знает.
— Скрываешь?
— Ну, — замялся он, — взрослый мужик, а помешан на пирожных, глупо как-то. Я вообще-то не любитель сладкого, — поспешил откреститься скульптор от постыдной страсти, — но в нашей кондитерской их так выпекают. Потрясающе! У них там свой цех и…
Мария, не выдержав, расхохоталась, разом скинув лет десять.
— Ты чего?
Но она не в силах была ответить, заливаясь смехом, как будто не чашку кофе выпила, а осушила бадью смешинок. Ее приводила в восторг забавная смесь интуиции, какой от рождения обладает каждый талант, и простодушия, странного в молодом современном мужчине. Невысокий очкарик с внешностью заштатного чиновника поражал святой простотой, одаряя надеждой, что мир не так уж и плох.