Клео замерла на месте. Она решила воспользоваться представившимся ей моментом, убеждая себя в том, что такого случая может больше не быть. Сердце ее так бешено колотилось, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Выходя из своей комнаты, она понятия не имела, что скажет своей дочери.
Но ей не стоило беспокоиться. Когда она подошла к ней, Орелия, бросив на нее ясный, нежный взгляд, спросила:
— Ну, разве они не миленькие?
Хлопая маленькими крылышками, мама-колибри с опаской поглядывала на лицо Орелии. Подчиняясь инстинкту, Клео, схватив свою дочь, оттащила ее в сторону.
Испуганный крик Орелии прервала птичка, подлетевшая к самому ее носу. Потом она исчезла в гнездышке, которое было не больше гусеничного кокона.
Клео с облегчением вздохнула.
— Прошу прощения, — сказала она, неохотно ослабляя хватку. — Я боялась, как бы она не выцарапала вам глаза! Руки у нее онемели от прикосновения к стройному телу дочери. Они привыкли держать ее с младенчества, и ощущение ее плоти вызвало у Клео теплую волну, мгновенно пробежавшую по всему ее телу. С большим трудом ей удавалось удерживать руки по швам.
Она сделала пару шагов назад, чтобы легче было бороться со своими чувствами, и не напугать еще больше девушку.
Но Орелия, кажется, всего этого не замечала.
— Мать просто защищала своих детишек, — сказала она.
Клео вздрогнула, увидев в глазах дочери слезы.
— Она вас не ранила? — воскликнула она.
— О нет, что вы! Надеюсь, мы не очень ее напугали, и она не покинет своих птенцов. Мне было бы очень неприятно!
— Она не покинет свой выводок, — сказала Клео. — Большинство живых существ обладает сильным материнским инстинктом.
— Он у них сильнее, чем у некоторых людей, — согласилась с ней Орелия. В голосе ее угадывалась горечь.
Клео в отчаянии глядела на нее.
— Почему вы так говорите?
— Она отошла от жасминового куста. Орелия колебалась, глядя на эту женщину с бледно-золотистой кожей и глазами, похожими на две миндалины, которые так отличались от глаз креолок. В ней было что-то такое, что неотступно притягивало Орелию к ней. Вдруг, неожиданно для нее самой, она сказала:
— Моя мать меня бросила.
Клео с трудом подавила просившийся наружу вопль отчаяния и боли.
Но Орелия, все же услыхав его, беззаботно продолжала:
— А отец этого не сделал, — ну не совсем. Он притворился, что у меня якобы другой отец, но я-то его знала. Он часто навещал меня в монастыре и следил за моим образованием.
— Ну, это уже неплохо, — сказала Клео, пытаясь скрыть терзавшую ее боль. — Почему ваша мать вас бросила?
— Потому что я незаконнорожденная. — В ее словах звучал горький вызов. — Моя мать была леди из светского общества и не могла в своем положении признать своего ребенка-бастарда.