Пульсация прекратилась, и под потолком я увидел Нортонсона. Ему помогал служебный камилл, похожий на гигантского паука-сенокосца. Упершись тонкими лапами в стены и пол, «паук» держал лейтенанта на своей широкой дырчатой спине. Если бы я сделал ещё один шаг, я бы наткнулся на лапку камилла.
— Давно ты тут? — спросил, опускаясь, Нортонсон.
— Только что приехал. Опоздал, — я указал на его левый браслет.
Альтер лейтенанта перемигивался оранжевым, сетуя на сорванное расписание. Мой тоже ругался.
— А я тут заработался, — хмыкнул Нортонсон, возвращая на пояс рабочий планшет. — Проверял…
На его груди и плечах белели полосы и пятна, особенно заметные на сером комбо Отдела Безопасности. Лейтенант явно не сидел без дела!
— А чего опоздал? Поклонницы замучили? — усмехнулся он.
— Почти, — ответил я — и очнулся. — Какие поклонницы?
Сразу вспомнились пепельные косички и «одуванчик». Откуда он знает?!
— Все ньюсы только о тебе! — объяснил лейтенант. — Дозорные, новички, адмы — только о тебе и говорят! Ну, если Ирвин берётся за тему — так просто не отвяжется. Ко мне ещё не подкатывал, но, может, и не рискнёт…
— Это журналист? Какой он? — поинтересовался я, чтобы потянуть время.
Надо было задержаться в коридоре. Кто знает, будет ли на нашей встрече кто-нибудь ещё — из ОБ, например. Предстоял сугубо личный разговор, и посторонние могли помешать.
— Ирвин? Человек, который пользуется своим положением калеки, чтобы задавать вопросы, которые никогда не рискнёт задать здоровый человек, — объяснил Нортонсон.
Что-то в его тоне напомнило мне давние размышления о стрессоустойчивости лейтенанта. Похоже, Ирвин Прайс — человек, способный пробить панцирь Нортонсона. Но теперь, когда я знал историю этого «панциря», ситуация выглядела иначе.
— Поосторожней с ним, — посоветовал лейтенант. — Он любит придумывать истории. Люди верят в то, что он придумал, а не в то, что на самом деле. И ничего потом не докажешь… Ну, пошли ко мне, — и он повернулся в сторону диспетчерской.
— Погоди! Я хочу… я хочу извиниться, — начал я и только тогда сообразил, что так и не успел подготовиться.
Сначала болтливый Ирвин, потом световой аттракцион… За что именно я собирался извиняться? Как передать тот сплав смущения, стыда, растерянности и сострадания, который наваливался на меня всякий раз, когда я вспоминал слова, высказанные лейтенанту?
— Ты ни в чём не виноват, — отозвался Нортонсон, поворачиваясь ко мне.
Камилл сложил лапки и стал похож на тарантула. После чего изобразил кресло, но лейтенант отмахнулся от заботливого помощника.