Аннамерет еще раз с опаской посмотрел туда, где, по преданиям, навлекая беду, лежали те стародавние сказочные бусы, и спешно пошел в свое укрытие.
Снова послышался шум мотора. Катер рыбнадзора возвращался, и плыл вдоль южного побережья, плыл медленно. На этот раз Аннамерет хорошо рассмотрел молодого, совсем юного инспектора, который ощупывал глазами каменистую поверхность островка, явно недоумевая, где же мог здесь спрятаться браконьер, когда все просматривается, как на ладони?! Будто об этом спрашивал и красный флажок, который непрестанно трепетал на носу катера, готовый вот-вот сорваться и улететь…
Катер кружил вокруг островка, как назойливая осенняя муха, и не думал уходить. Видно, сомневался этот молодой инспектор, что моторная лодка могла уплыть от него в открытое море. Знал — лодка спряталась где-то поблизости, и кружил.
«Сосунок! — в сердцах выругался Аннамерет и гневно пнул увесистый камень. — Ну, нету меня! — процедил он сквозь зубы. — Говорят тебе: нет — значит, нет! Плыви себе от греха подальше».
Катер неожиданно повернул и стал удаляться, постепенно превращаясь в темный, дрожащий силуэт.
Аннамерет прикидывал: успеет ли он убраться отсюда, пока этот юный инспектор вернется? Авось… Однако тот о чем-то выкрикивал, уплывая восвояси, а Аннамерет не смог расслышать его слова, помешал гул мотора и еще что-то, о чем рыбак пока не думал. Он торопился. И, выйдя из своего укрытия, стал спускаться вниз. Лодка его была надежно упрятана от постороннего глаза в маленькой, удобной для причала бухте.
Странная это была бухта — будто какое-то доисторическое чудовище откусило в немыслимой ярости большой кусок от островка и ухнуло обратно в море, оставив о себе память на все времена: дескать, знайте — и мы тут плавали, и зубы имели…
Аннамерет спустился, взялся за борт лодки-каюк, заткнутой вертикально его недюжинной силой в щель бухты, как тотчас темный силуэт стал увеличиваться, снова превращаясь в катер. Пришлось спешно возвращаться в укрытие: «Ну, сосунок, тебе явно не хочется домой, на ужин. Не хочется! Что ж, пеняй на себя…»
— Жди бури… — сказал он вслух чуть погодя. Сказал случайно, то ли в угрозу молодому инспектору, то ли так просто, не подозревая, что чутье бывалого берегового жителя шепнуло ему о приближении гай-бури. Сказал и осекся… Оглянулся. Посмотрел на небо, которое на закате начинало мутнеть, как взбаламученная рыбиной вода в пруду…
Море было спокойно: умеренно шипело и пенилось, волны привычно разбивались у носа островка-корабля.
Однако в душу закралась тревога: будто какой-то хищник запустил свою когтистую лапу глубоко в сердце и пробовал теперь вытянуть его наружу. То была пытка тихая, незаметная, но настойчивая — и это пугало.