Первое что приходило на ум — соседние казачьи войска. Жизнь в Монастырском городище и Азове вспоминалась с ностальгическим налётом. Хорошо там ему было, пожалуй, как нигде и никогда. Да вот беда, к сожалению, донское и гребенское казачьи войска для побега исключались. Выдачи оттуда, конечно, нет, но Хмельницкий приобрёл там такое влияние, что легко мог осложнить жизнь неслуха до невозможности её продолжать. Случались в последнее время прецеденты, напакостив на Сечи, некоторые хитрованы пытались скрыться на Дону — никто больше нескольких месяцев там из них не прожил.
«Донцам не то что с каждым годом, с каждым месяцем всё солонее приходится, допекли их черкесы. Раньше им татары, ногаи, да кумыки особо разухариться не позволяли, загоняли борзых подальше в горы. Теперь же, когда казаки с калмыками степи от своих и адыгских врагов почистили, горцы расхрабрились, их шайки под Азов и Монастырский городок добирались, шапсуги и натухаевцы на море совсем обнаглели, не только в море лютуют, на греческие селения Крыма уже нападали. Без регулярной помощи из России, Запорожья, Малой Руси, донцам и гребенцам совсем туго придётся, как бы не хуже, чем при татарах. Да и калмыки… очень ненадёжные и опасные союзники. Яикцы, вон, с превеликим трудом от них отбились, чуть всех казаков там косоглазые не перевели. Против воли Богдана мне там не жить».
Вот черкесы бы его приняли и не выдали. Сразу вспомнились решительные, гордые и красивые бойцы на великолепных лошадях, горы покрытые лесами, но со снежными вершинами — красота. Рядом с такими в поход пойти не стыдно. Однако самому к ним жить ехать не хотелось.
«Дикие люди, живущие по древним, замшелым обычаям, обрекающим гордых, умелых бойцов на поражения, подчинение менее сильным противникам, режущие друг друга по малейшему поводу и совсем без оного. Я ведь для них своим никогда не стану, значит, всё время придётся ждать удара в спину. Уж основание для такой подлости они в своих обычаях найдут. Да и не мои это обычаи, не моих предков. С шутками, опять-таки, там… не пошутишь. Разве что — над пастухами-ремесленниками, но какой интерес осмеивать безответных?».
Естественно, не раз и не два возвращался он к мысли уехать к родным. Здесь сразу столько воспоминаний нахлынуло… привычный купол юрты, первым делом бросающийся в глаза, когда просыпаешься утром. Первая любовь, томительная, остро переживаемая и закончившаяся ничем. Весёлые скачки с друзьями на резвых скакунах, когда ветер гудит в ушах, а пыль из-под копыт твоего скакуна летит в лица тем, кто хочет тебя догнать. Первая чашка кумыса, первая схватка всерьёз — не на жизнь, а на смерть…