— Итак, моя милая Жюльетта, — спросил г-н де Бокенкур свою невестку, — как обстоит дело с печами Серпиньи? Вообразите себе, — добавил он, наклонясь к г-же де Гюшлу, своей соседке за столом, — г-жа де Бокенкур соорудила для него в глубине своего Лувесьенского парка все, что нужно для обжигания его посуды. Он называет свою мастерскую Домом огня, наш милый кузен. — И г-н де Бокенкур, который ненавидел г-на де Серпиньи, ядовито засмеялся.
— Г-жа Гюшлу объявила себя поклонницей благородного горшечника. Его изделия действительно поражают красотой изготовления. Он имел большой успех на своей выставке. Приятно видеть дворянина, который…
— Месит собственными руками, — перебил Бокенкур, поворачиваясь к князю де Берсенэ.
Шутку могли понять лишь те, кто хорошо знал родословные дворян. Из всех сидящих за столом только г-н де Берсенэ показал, что уловил намек, ибо приподнял в знак понимания золотой набалдашник своей трости.
Бабкой виконта де Серпиньи была девица Базуш, дочь некоего Базуша, про которого говорили, что он состоял поваром графа Прованского, прежде чем стать при Людовике XVIII главным мастером яств в Тюильри. Вторая дочь того же Базуша вышла замуж за деда маркиза де Бокенкура. Серпиньи старательно скрывал свою родословную, которую де Бокенкур отнюдь не утаивал, считая себя происходящим от такой славной крови, что ничто не могло ей повредить. Он уверял даже, что обязан своему кулинарному происхождению особенной чувствительностью своего неба и языка, чем очень гордился.
Г-жа Гюшлу, не знавшая подробности семейной хроники де Боленкура, продолжала восхвалять светских людей, не боящихся унизить своего благородства, занимаясь искусством. Она сама девушкой талантливо играла на органе деревенской церкви, где ее заметил г-н Гюшлу — композитор, писавший мессы, гимны и мотеты, которые сам распевал. Сейчас он находился в Бельгии, где дирижировал оркестром, исполняя некоторые свои произведения. Г-жа де Бокенкур объяснила, в чем состоят новые опыты г-на де Серпиньи. Из любезного внимания к ней он изготовлял в Лувесьене плоды из керамики, воспроизводя не только форму натуральных плодов, но даже бархатистость и зернистость их кожи, делая видимыми на глаз вату персиков и лак вишен. Вдобавок, вместо того чтобы соблюдать присущий им цвет, он составлял искусственные цвета тончайших оттенков и невиданных отливов, заставляя просвечивать под их эмалевой кожицей металлический блеск с золотыми прожилками, придававший им подобие настоящих плодов, один вид которых возбуждал воображаемые тончайшие вкусовые ощущения. Он создавал таким путем сказочный плодовый сад, который представал как живой. С помощью огня мертвая глина превращалась в плоды ее блаженной страны. Г-жа де Бокенкур с воодушевлением рассказывала об уроках г-на де Серпиньи. Ее прекрасные глаза, казалось, покраснели от того, что видели столько чудес, а веки все еще сохраняли жгучий пыл печного огня. Она искренне восхищалась г-ном де Серпиньи и считала его оракулом.