— Руни, я послал телеграмму Стелле с сообщением о болезни Джорджины, но там не смогли найти ее в правлении. Она была в деловой поездке, однако адреса, где ее искать, не оставила — вы же знаете, как она не любит, когда ее беспокоят в пути письмами или телефонными разговорами. Во всяком случае, из правления меня уверили, что они дадут ей знать обо всем, как только она вернется. Но тем временем, — он пристально посмотрел поверх стола на Майкла, явно возлагая ответственность за такую задержку непосредственно на него, — тем временем остаются тысяча и один вопрос, по которым надо принять решение, и нет никого, обладающего достаточной властью, чтобы подписать необходимые документы, позволяющие вести дело дальше.
Майкл придал своему лицу напускное выражение льстивой симпатии, надеясь скрыть под ним бьющий через край прилив надежды, просто нахлынувший на него. На первом месте для него было здоровье Джорджины, однако, когда она, так сказать, ушла со сцены, и в отсутствие Стеллы нельзя было завершить весь комплекс мероприятий по подготовке к строительству завода в Англии. Значит, еще есть надежда на его перенос в другое место. Он издал какие-то звуки, похожие на выражение сочувствия, но проницательные глаза Кассела Уэйли были полны подозрительности, когда он посмотрел на Майкла.
— Ваша несбыточная мечта о фабрике в Ирландии остается столь же далекой от реальности, какой и была, и если все ирландцы настолько же не способны к бизнесу, как и вы, то я искренне рад этому.
Он повернулся с широкой ухмылкой к Сузан:
— Знаете, что я сказал на следующий день после прибытия туда? Я сказал, что переправившись через Шаннон вблизи Атлона надо выбросить часы и купить календарь! И в такой стране, — выпалил он, — этот простофиля собирается построить наш завод, можете себе представить?..
Сузан, конечно, не могла представить такого и поэтому разразилась взрывом громкого смеха. Майкл сидел, в душе кипя от злости, но внешне не воспринимая их презрительное по отношению к нему веселье. Он дождался, пока они успокоились, потом поднялся, и, как он считал, с достоинством откланялся и молча ушел.
Когда он поднимался по лестнице, до него донесся новый взрыв смеха. Его уши горели, но он сжал зубы и прочно сдерживал свой вспыльчивый нрав.
— Думаю, вам еще придется посмеяться, когда обнаружится, что нас нет, негодяи, — скрежетал он зубами, — но, клянусь, ваш смех будет сквозь слезы!
Однако его гнев утих, когда он с удовлетворением подумал: его отсутствие на ленче и за обедом они, наверняка, сочтут за проявление обиды, и к тому времени, когда они начнут искать его там и тут, он с Джорджиной уже будет на пути в Ирландию.