— Не надо нервничать, — успокоил он ее. — Шина в наших условиях гораздо более удобный вид транспорта, чем любой из ваших хваленых американских автомобилей, и при этом гораздо менее темпераментна, я гарантирую.
Он вскочил на сиденье кучера и похлопал ладонью по свободному месту рядом с собой:
— Как ты предпочитаешь: разместиться здесь, лицом вперед, или ты чувствуешь себя спокойнее там, где сейчас сидишь? — спросил он. Эти двусмысленные слова сопровождались требовательным блеском глаз, который Джорджина сочла вежливым не заметить, однако ее щеки слегка порозовели, когда после ее ответа:
— Спасибо, мне здесь очень удобно, — он откинул назад свою темную голову и громко рассмеялся, прежде чем натянуть вожжи и подбодрить Шину пощелкиванием языка, которое кобыла сразу же поняла как сигнал к началу движения.
Джорджина расслабилась на своем сиденье и стянула с себя пальто — было мягкое безветренное утро и солнце уже начинало греть. Она начала испытывать приятное чувство от подскакиваний и раскачивания в такт движениям быстроногой кобылы, и первое настоящее впечатление от местности вне пределов Орлиной горы было захватывающим.
Они все еще были довольно высоко, однако дорога постоянно спускалась к долине, покрытой пышной зеленью, в глубине которой покоилось озеро, поверхность которого имела молочный оттенок и которое она видела из своего окна. Позади нее крепость — они уже достаточно удалились от нее — казалась прикрепившейся с орлиной цепкостью к черной горе, которая как бы породила ее, и даже лучи солнца, падающие на нее, не могли придать этой унылой массе хоть какую-то привлекательность.
Джорджина отвернулась от этого пугающего величия, чтобы насладиться нежной красотой склонов долины. Было очень тихо, и только ритмичное постукивание копыт Шины по твердой дорожке нарушало гнетущее спокойствие, и ни одна струйка дыма из трубы не виднелась в неподвижном воздухе. Когда они достигли подножия горы, ей показалось, что она находится в гигантском амфитеатре, где горы поднимались над горами, покрытыми вереском. В укромной долине, защищенной от атлантических ветров огромными спинами скал, обильная растительность контрастировала своей темной зеленью с укрытыми тенью торфяными болотами.
Лайэн, бросивший несколько взглядов назад, казалось, довольствовался сценической речью, произносимой про себя, и она была благодарна ему за молчание.
После ряда лет жизни среди жесткого бетона и кричащего освещения Нью-Йорка она еще не приспособилась к неожиданной красоте, которая ворвалась так внезапно в ее сознание; ей надо было время, чтобы усвоить эту красоту, попытаться преодолеть чары, захватывающие ее. Лайэн был достаточно проницателен, чтобы понять это, и только почти через целый час пути он вторгся в поглотившие ее мысли, и то только потому, что увидел своего арендатора, Дэниела Кавану, низко склонившегося под тяжестью корзины с торфом, которую он тащил с болота в свою хижину, которую как раз уже можно было рассмотреть вдали.