Столько же усердия проявляла она и делая черновую работу, которая ложится на всякого начинающего младшего члена правительства. Ей приходилось просматривать тысячи писем с вопросами о пенсионных правах, сортировать их, давать ответы. В один прекрасный вечер по окончании долгих дебатов она вернулась в свой министерский кабинет, чтобы заняться почтой, и принялась рвать стандартные ответы, написанные подчиненными ей государственными служащими и ожидавшие ее подписи. «Распорядитесь переделать их», — приказала она своему личному секретарю сэру Клайву Боссому. «Эта чертова баба! — возопил их автор. — Ее дело подписывать их, а не читать». Боссом не может удержаться от улыбки, вспоминая об этом. «Она не подписывала ни одной бумаги, не изучив ее тщательно, — рассказывает он. — Если ей что-нибудь не нравилось, бумага возвращалась на переделку» {3}. Может быть, безвестный составитель писем первым назвал ее с досады «этой чертовой бабой», но он не был последним; впоследствии ее частенько именовали за глаза «ЭЧБ», и все понимали, что это значит.
Работа в министерстве по делам пенсий шла без гонки, свойственной главным министерствам, и у Тэтчер было время приглядеться к внутренней кухне правительственной деятельности. Ей сразу же бросилась в глаза одна вещь: гражданские служащие, консультируя министра, подлаживают свои советы под его вкус, то есть говорят ему то, что он, по их мнению, хочет услышать, вместо того чтобы предлагать ему на выбор ряд вариантов решения. Это открытие подкрепило глубоко укоренившееся недоверие Тэтчер к большинству бюрократов, которые, по ее убеждению, только разводят волокиту и канцелярский формализм. В 80-е годы Джонатан Линн и Энтони Джей спародировали эту тенденцию бюрократии в популярном сатирическом телесериале «Слушаюсь, министр» и его продолжении «Слушаюсь, премьер-министр». Тэтчер (шутки на политические темы она понимает) с удовольствием смотрела их телевизионные шоу, которые подчас так походили на реальные прения в кабинете, что это наводило на мысль об утечке информации.
Пока Тэтчер упорно занималась делами, Макмиллан рисковал остаться не у дел. После Суэца основы империи начали быстро разрушаться, вынуждая его демонтировать надстройку. Макмиллан признал это в речи, которую он произнес в Кейптауне в 1960 году и которая навсегда свяжется с его именем. «В двадцатом столетии мы стали свидетелями пробуждения национального самосознания у народов, которые веками жили в зависимости от других держав. Пятнадцать лет назад это движение распространилось по Азии… сегодня то же самое происходит в Африке, — сказал он. — На этом континенте дует ветер перемен, и, нравится нам или нет, все мы должны признавать это и учитывать в своей национальной политике».