– А я бы его зарезала, тай посолила бы. Господину уряднику по шматочку надолго бы хватило. А теперь что я дам? Огурцов они не любят…
– А я бы продал, аренду заплатил. Жалко кабана. Хороший был. И резать жалко.
– Жалко! – согласилась Гинда. – Хороший.
Но Евель уже не слушал ее. Он весь насторожился, и волосы у него стали дыбом.
– Звонки…
– Звонки… – стонущим шепотом вторила Гинда.
– Это сам…
– Сам…
Евель на этот раз не поднимал глаз к небу. Чего там спрашивать, раз уже знаешь.
Тройка неслась прямо на них.
Не успели лошади остановиться, как в коляске что-то загудело, зарычало… Евель ринулся вперед.
– Кррамольники! Да я тебя в порошок изотру, мерррз… Циркуляр понимаешь?
– Ой, понимаю, – взвыл Евель. – Господин урядник объясняли, господин его превосходительство пристав объясняли… Понимаю! Ваше сиятельство! Хотел бы я так не понимать, как я понимаю!
– Молчать! Циркуляр разъяснили?
– Ой, как разъяснили! Все до последнего кабана разъяснили…
– Что-о? Ты что себе позволяешь? Да ты знаешь ли, что, если я захочу, так от тебя мокрого места не останется. Пойди разменяй мне двадцать рублей. Живо! Бумажка за мной.
– Ваше высокое сият…
Исправник рявкнул. Евель подогнул колени и, шатаясь, поплелся в хату.
Там уже сидела Гинда и распарывала подкладку у подола своего платья.
Евель сел рядом и ждал.
Из подкладки вылез комок грязных тряпок. Дрожащие пальцы развернули его, высыпали содержимое на колени.
– Только семнадцать рублей и восемьдесят семь копеек… Убьет!
– Еще капуста осталась… Может, они капусту кушают…
Евель поднял глаза к потолку и тихо заговорил.
– Боже праведный! Боже добрый и справедливый! Сделай так, чтобы они кушали капусту!..
В этот день народу в суде было мало. Интересного заседания не предполагалось.
На скамьях за загородкой томились и вздыхали три молодых парня в косоворотках. В местах для публики – несколько студентов и барышень, в углу два репортера.
На очереди было дело Семена Рубашкина. Обвинялся он, как было сказано в протоколе, «за распространение волнующих слухов о роспуске первой Думы» в газетной статье.
Обвиняемый был уже в зале и гулял перед публикой с женой и тремя приятелями. Все были оживлены, немножко возбуждены необычайностью обстановки, болтали и шутили.
– Хоть бы уж скорее начинали, – говорил Рубашкин, – голоден, как собака.
– А отсюда мы прямо в «Вену» завтракать, – мечтала жена.
– Га! га! га! Вот как запрячут его в тюрьму, вот вам и будет завтрак, – острили приятели.
– Уж лучше в Сибирь, – кокетничала жена, – на вечное поселение. Я тогда за другого замуж выйду.