приспешниками.
- Только там электричества нет….И туалет не совсем….как бы это сказать…- осторожно
откликнулась она на предложение немедленно ехать и посмотреть этот будущий приют
двух подвижников, готовых к непревзойдённому аскетизму и покаянию.
- Отлично! – почему-то воскликнул Сергей Ильич, когда тётя нехотя сообщила, что
неподалеку от домика без всяких удобств расположено Музей шампанских вин и…
местное кладбище.
-Да-да, это просто чудесно, что нет электричества! – поддержал своего товарища Илья
Никифорович, предвкушая духовный отдых без привычных соблазнов цивилизации.
Впоследствии, анализируя эту сцену, друзья пришли к выводу, что либо они не совсем
адекватно воспринимали действительность без привычных трёх-четырёх бутылок коньяка
в багажнике машины, либо местная обитательница всё же обладала какими-то чарами,
которые…впрочем, не будем забегать вперёд. Перед окончательным фатальным
поворотом судьба дала последний шанс двум путешественникам – в процессе разговора из
бунгало, расположенного неподалеку, вышли две статные женщины, катящие за собой
чемоданы на колёсиках. Илья Никифорович извинился, и быстро нагнал эту парочку
отдохнувших туристок, которые по всем признакам уезжали домой. Узнав, что за вполне
приемлемую цену в этом приличном и удобно расположенном теремке сдаётся нумер на
двоих, он отвёл в сторону Сергея Ильича и предложил всё-таки сперва посмотреть этот
вариант. Но товарищ, смерив его презрительным взглядом, строго промолвил:
-Ты снова, плотоядный гад, хочешь променять чистый и ничем не обременённый отдых на
все эти телевизоры, чайники, холодильники? Эх ты…
Подобная позиция окончательно решила дело, и очень скоро два друга оказались перед
воротами убогой гоголевской мазанки с двумя окнами, забранными тяжёлыми решётками,
в которой стояло две скрипучие кровати времён Ивана Калиты. Правда для того, чтобы
достигнуть приюта трезвых странников пришлось изрядно попыхтеть, поднимаясь
пешком в крутую гору и преодолевая множество препятствий в виде путающихся под
ногами поливочных шлангов, разрушенных ступенек и постоянно возникающих на пути
остатков какого-то сеточного забора. Соблазны можжевеловой рощи ограничивались
наличием одного чахлого можжевельником за соседским забором.
На потрескавшихся стенах пристанища висело множество дешёвых картонных иконок, а в
углу, словно гроб, поставленный на попа, приютился зашарпанный советский шкаф с
приклеенной на боку таблицей утверждённого плана эвакуации. Во дворе стоял
вызывающе хромой стол и два подозрительных пластмассовых стула, на одном из