Катерина Егоровна, встретившая ее на крыльце своей избы, встревожилась:
— Что рано являешься? Не случилось ли беды какой?
— Ничего, матынька, все ладно. Дай поесть чего-нибудь, читать буду.
— Читать? Замуж пора выходить. А она — читать.
Смолкину Елену Ивановну знали по всей округе. С портрета смотрело широкоскулое молодое лицо в белом платочке с умными веселыми глазами. Нюрке лицо понравилось, только вот тоже — ни на щеках, ни на подбородке ямочек нет, а она (да, наверно, не она одна в деревне) считала, что такие ямочки — главное в женской красоте. Себя Нюрка не ставила почти ни во что именно потому, что ни одной ямочки на лицо бог ей не дал. А вот, оказывается, у Смолкиной тоже их нет, а — ничего, неплохое лицо. Уж за нею-то, наверно, все первые парни сломя голову бегают да не из одной какой-нибудь деревни, а со всего района, а может, со всей округи.
Прежде чем читать брошюру, Нюрка показала смолкинский портрет своей матери и спросила ее:
— Красивая она?
Катерина Егоровна вытерла руки о передник, взяла книжку обеими руками, поднесла ее к окну, к свету и в свою очередь спросила:
— Кто это?
— Да вот она и есть, Смолкина.
— Кто такая?
— Неужто не знаешь? Надо же! Смолкина, Елена, свинарка знаменитая, можно сказать, напарница моя.
— Нашла себе напарницу. Ее, поди-ко, только в красные углы сажают. Ишь какая! — восхищенно всматривалась в портрет Катерина Егоровна.
— Ты мне скажи, красивая она? — настаивала Нюрка.
— Да лишней красоты будто нет, а ребятам, поди-ко, такая по нраву, все за ней гоняются. Только что это у нее на носу, будто дырка маленькая?
— Где на носу?
— А эвон, на самом наконешнике. Как на наперстке ямочка, что ли, какая?
Нюрка всмотрелась — и верно: на самом кончике носа ямочка. Значит, есть все-таки ямочка у Смолкиной. Не зря, значит, красивая такая! — решила она.
А у Катерины Егоровны мысль шла своим путем:
— Это у нее шадринка на носу. Наверно, девчонкой оспу перенесла. Видала шадровитых? — это все из-за оспы. Когда ребенок заболеет, бывало, черной оспой, ему на ночь руки связывают, чтобы не содрал себе коросту с лица. Сорвет коросту — на всю жизнь человек меченым остается, шадровитым. Говорят про таких, что на роже у него черти горох молотили. Родители, бывало, денно и нощно следят, чтобы спасти чистую кожу своему детенышу. Видно, и за ней следили, да не уследили, сколупнула-таки корочку с носу, осталась ямка на самом кончике.
— Что же ты мне, мама, хоть одной ямки не оставила?
— Вот дурная девка! Да разве шадринки для красоты? Это когда человек улыбнется и у него лунка на лице засветится, вот тогда для красоты. И то ежели, к лицу идет. У всякого лица, голуба душа, своя красота есть. А тебе зачем шадринки? Когда ты росла, оспы уже не было.