Нюрка говорила и сама не верила тому, что это она говорит: как же осмелилась она?
Гости замерли, ждали, что дальше будет. Лампия и Пелагея не двигались, не дышали. А Смолкина даже шляпку с головы сняла.
— Драчливая ты! — сказала она.
Бороздина эти слова вывели из оцепенения:
— Трудный у нее характер, до невозможности, — подхватил он, оживляясь. — Тяжелейший характер! С ней никто не может сработаться.
Смолкина помолчала, спросила:
— Как же ты при таком характере со свиньями ладишь?
— Ни с кем она не ладит! — еще решительней заявил Бороздин. — Было такое мнение однажды — выдвинуть ее, да вовремя спохватились. Хватили бы мы горюшка с нею, если бы выдвинули.
— Значит, ты и с людьми не ладишь? — продолжала допрашивать Нюрку Смолкина.
— Она и сама с собой не ладит, — отводил душу Бороздин. — Выскочка!
Нюрку Бороздин не интересовал. Она смотрела в острые карие зрачки Смолкиной.
— А ты со всеми ладишь, Елена Ивановна? — дерзко спросила она.
Но Елена Ивановна уже не хотела больше неприятных разговоров и пререканий с этой выскочкой и потому оборвала ее:
— Не будем мы больше с тобой разговаривать. Пошли, показывай свою работу!
Все поднялись со своих мест, начали застегиваться. Бороздин запахнул пальто, надел шапку на голову, взял фонарь; корреспондент Семкин закрыл объектив и защелкнул футляр фотоаппарата; Торгованов поправил шарф на шее.
Поднялись и Лампия с Палатой. Обычно говорливая, Лампия не произнесла на этот раз ни слова, замкнулась, сжала губы и лишь иногда стонала, словно ей воздуху не хватало. А молчаливая, равнодушная ко всему Палага вдруг стала разговорчивой и услужливой, рыхлое тело ее напряглось, лицо замаслилось, улыбка сделалась сладкой до приторности.
— Пожалуйте, Елена Ивановна! — бросилась она к смолкинской шубе на гвозде, сняла ее, распахнула, набрасывая на плечи дорогой гостьи. — Пожалуйте! — слово это Палага впервые услышала только сегодня от самого председателя, и оно ей очень понравилось.
Смолкина отказалась надеть пальто. Она даже шляпку оставила в сторожке.
— Пошли!
Нюрка взяла второй фонарь «летучая мышь» и двинулась к свинарнику впереди всех, освещая снежную тропу — узкую и черную от навоза. За Нюркой пошла Смолкина, за Смолкиной — Бороздин, затем Лампия и Палага в своих ситцевых халатиках, а за ними уже все остальные.
Когда створки широких ворот распахнулись и в свинарник вместе со струей свежего воздуха проник свет, за перегородками и в разных углах просторного помещения захрюкало, засопело, зачавкало и свиные рыла стали просовываться сквозь жерди и доски. То тут, то там мелькали острые длинные клыки и на мгновение вспыхивали маленькие злые глазки. В отдельном стойле завозился, поднимаясь на ноги, огромный, вечно голодный, с железной щетиной кабан Крокодил.