Нюрка не подозревала, что это была не ее выдумка, что еще задолго до ее рождения соломенные крыши русских изб так же ежевесенне шли на корм скоту.
В этом году на полях никто еще не рылся под снегом, и Палага сама — надо же, сама Палага! — предлагала сделать первый выход.
— Твоя ли это забота, Палашка, с чего ты вдруг о кормах стала думать? — допытывалась Нюрка, почуяв, что за этим кроется что-то.
— Эта приедет! — ответила Пелагея.
— Кто «эта»?
— Знатная! Смолкина.
— Елена?
— Она. Олена!
— Надо же, прости господи! Кто тебе сказал?
— И тебе скажут, погоди.
Ответив на вопрос, Пелагея замолчала, будто выговорилась до конца и дальше продолжать разговор ей было неинтересно. Нюрка поняла ее и не стала больше ни о чем спрашивать. Только с усмешкой заметила все же:
— Тебе-то что от нее ждать? Вырядилась, будто на свадьбу.
Тогда Пелагея огрызнулась:
— Думаешь, все тебе одной, выскочке?
— А мне чего от нее? Наверно, про свой опыт будет рассказывать. Пусть она свиньям нашим про свой опыт расскажет, они послушают.
Пришла Евлампия. Эта была одета, как всегда, в ватник, который в зимнее время с одинаковым успехом служил лесорубам и секретарям райкомов партии, дояркам и свинаркам, учителям и медицинским работникам. Под ватной курткой тот же сарафан и фартук, на ногах резиновые сапоги, на голове теплый платок. Обе женщины, Евлампия и Пелагея, ходили всегда в платках, и лишь Нюрка все еще по-девичьи носила шапку-ушанку.
Евлампия была возбуждена и очень хотела разговаривать.
— Чуяли? — начала она еще от порога, сметая веником снег с резиновых сапог.
— Чуяли! — ответила ей Нюрка. — Ну и что?
— А то, что ее, Смолкину эту, знатную нашу, уже из района в район возят. Опытом делится.
— Ну и что?
— Вот тебе и что! К нам едет. Уже по всем дорогам в колокола звонят и в ведра бьют.
— И пускай едет. Нам-то что? — всерьез недоумевала Нюрка. — Наших дел она не выправит.
Лампия повысила голос:
— Конечно, выправит! Чтокать чтокаешь, а голова у тебя, девонька, не варит. Сами все выправим к ее приезду. Надо скорей председателя да всю контору на ноги поднимать. Они себе не враги. Расшибутся, а достанут все, чтобы встретить гостью чин чином. Будет теперь у наших свиней, бабоньки, и корм, и подстилка, будет сенная мука и картошка, отруби и турнепс. Все будет, все! Мы этих наших начальников знаем. Они сейчас дорогу к свинарнику коврами выстелют, оторвите мою голову.
Пелагея по-прежнему молчала. А Нюрка вдруг все поняла и оживилась:
— А ведь ты правду говоришь, Лампия. Нам бы только не проворонить ничего. А то обведут вокруг пальца, навозят кормов на один день, пыль в глаза пустят — и все.