— И ты очень много для меня значишь, Кэт, — ответила Франческа зазвеневшим от волнения голосом. — Ты мне как сестра, которой у меня никогда не было.
Ее лицо приобрело торжественно-задумчивое выражение.
— Нет, думаю, что эта аналогия не совсем верна: далеко не все сестры так близки, как мы с тобой, и так любят друг друга. На мой взгляд, ты мне больше, чем сестра, лучше самой лучшей подруги!
Необыкновенные бирюзовые глаза Катарин наполнились слезами, а голос слегка дрожал, когда она проговорила:
— Как замечательно ты сказала, дорогая! Это именно то, что я сама чувствую и всегда буду ощущать по отношению к тебе.
Для самочувствия Катарин очень многое значило расположение к ней других, и неожиданное признание Франчески в любви к ней, демонстрация ею своих дружеских чувств придали Катарин необычайную уверенность в себе. Она искренне любила Франческу и рада была узнать, что ей отвечают взаимностью. После ухода подруги Катарин некоторое время пребывала в радостной эйфории и, весело напевая, хлопотала у себя в номере, занимаясь разными мелочами. Наконец она направилась в спальню, чтобы выбрать себе наряд для предстоящего завтрака вместе с Эстел и Терри. Но ее беззаботное, счастливое настроение оказалось недолгим. Внезапно известие о свадьбе Дорис и графа заполонило ее мысли, вытеснив все остальное. Она повесила голубое полотняное платье на приоткрытую дверцу гардероба и, не сводя с него невидящих глаз, тяжело рухнула на кровать.
Она задумалась о Дорис Эстернен. С самой первой встречи Катарин инстинктивно почувствовала, что в лице Дорис она встретила серьезного противника. Она вскоре поняла, что не нравится Дорис. Нет, Дорис тщательно скрывала свою неприязнь к Катарин. Она заверяла ее в сестринской дружбе под предлогом того, что они обе американки и должны держаться вместе. Но проницательная Катарин чувствовала, что любезное отношение к ней Дорис — всего лишь изощренное притворство. На самом деле эта женщина совершенно не выносила ее и тем более не одобряла их отношений с Кимом. По мнению Катарин и к ее глубокому неудовольствию, Дорис питала ко всем членам семьи Каннингхэм чрезмерно собственнические чувства. Кажется, она вообразила себе, что ей единственной принадлежат права на особые отношения с ними, и самозванно присвоила себе роль их защитницы. Катарин припомнила, с какой бесцеремонностью Дорис разглядывала и расспрашивала Виктора в тот раз, в мае, когда они вместе с ним гостили в Лэнгли. Она сама была тоже подвергнута такому же настойчивому допросу о ее прошлой жизни в Чикаго. Дорис прощупывала ее со всех сторон и взвешивала каждое ее слово с такой тщательностью, что Катарин пришла в полное замешательство, но каким-то чудом ей удалось выдержать экзамен, устроенный Дорис, и не создать у той впечатления, будто ей есть что скрывать.