В южной Франции стояла жара. Лизл положила загорелые ноги на полотняный стульчик, сама расположившись на бамбуковом кресле. Она открыла книгу, но читать не могла. Вместо этого она стала смотреть по сторонам. Тень от балконного навеса давала маленькое отдохновение от жары, а в сухих деревьях вокруг слышалось монотонное пение цикад.
Воздух был наполнен кружащим голову ароматом жасмина, покрывающего узорчатую железную изгородь садика, расположенного террасами. Под ее балконом малочисленные посетители кафе пили что-то под зонтиками, но и они казались неподвижными в одуряющем зное полудня. Нигде ни дуновения. Даже бриз не волновал воды Роны, протекающей внизу. Лизл смотрела на извивающуюся золотую ленту — река отражала выжженный солнцем камень набережной — и мысли ее неизбежно возвращались к Джеймсу Ловеллу.
Она прощалась с Ханахином холодным серым утром. И даже теперь, спустя три месяца, его лицо всплывало в ее воспоминаниях. Мысль ее вновь и вновь возвращала ей события и впечатления того утра: торжествующее лицо тети Хэрри и ее прощальный взмах рукой — этот взмах до сих пор горько отдавался в сердце; щека Джеймса, которую она поцеловала, и он поцеловал ее на прощание в Шенноне, жестоко напомнив ей о том, что она наказала сама себя, оставив его.
— Авиньон — это далеко? — тихо спросил он, не отпуская ее взглядом.
— Нет. Два, самое большее — три часа самолетом.
Она чувствовала рядом его тело. Он удерживал ее и прижимал к себе.
— Два часа — как и две тысячи часов — не могут разделить нас. Ты тоже знаешь это, Лизл, правда? Но если тебе так нужно — езжай во Францию, и играй свою роль, я не могу останавливать тебя, и не пытаюсь. Это твоя жизнь. А когда ты вернешься ко мне, я хочу, чтобы ты знала: ты именно этого хочешь.
Она улыбнулась. Неужели это было одиннадцать недель тому назад?
Сначала, приехав к месту съемок, она была слишком занята, чтобы думать о своей печали. Она быстро закружилась в вихре работы, встреч и впечатлений, и душа ее погрузилась в образ трагический, созданный воображением Тони Шератона — образ монахини. Лизл пыталась вытравить из памяти все связанное с Ханахином. Но теперь, когда появилось больше времени, все ее мысли сконцентрировались на Джеймсе Ловелле и тоске по нему.
Теперь оставалось переснять пару эпизодов и сделать финальную сцену, и заключительная часть сериала "Сестры Иудеи" выйдет на экраны с неизбежным и предсказанным успехом.
Она нахмурилась, помолясь про себя, чтобы не случилось ничего непредсказуемого, пока фильм не будет отснят целиком. Обычно так и случается, причем перед самым концом работы; несмотря на высокий рейтинг первой части сериала, деньги, отпущенные на съемки, быстро заканчивались.