Эван оттащил ее назад. Его жена принялась вырываться, и они сражались, пока Эван не тряхнул ее как следует и не заставил взглянуть себе прямо в глаза.
— Ты пойдешь со мной! — вскричал он, стараясь привести ее в чувство.
— Но… — Женщина в ужасе застыла на месте, глядя, как Эван бросился к крючкам за дверью. Не найдя плаща жены, который та оставила в спальне Фанни, молодой человек набросил ей на плечи свой плащ и вытолкнул ее из кухни в надвигающуюся темноту. — Эван, я не могу оставить их! — отчаянно выкрикнула она.
— Сайлес в состоянии позаботиться о собственной семье! Иди! Я найду какое-нибудь безопасное укрытие для тебя, а затем вернусь и постараюсь урезонить этих людей. — Он схватил первый попавшийся под руку фонарь.
Они, спотыкаясь, побежали по размытому дождем лугу. Холодный дождь быстро промочил их одежду. Фонарь осветил мокрую траву бледным светом.
У дома стояло уже шесть повозок, в которых сидели напуганные, дико орущие люди. Сбоку стоял высокий человек. Он был слишком напуган, чтобы побежать за мигающим светом фонаря. Он окликнул людей, спешащих к мрачной тьме леса, но они и не подумали обернуться.
Человек беспомощно наблюдал за тем, как приехавшие в повозках люди швыряют в дом камни и факелы. Священник, вышедший было из дверей, чтобы поговорить с нападающими, торопливо скрылся в доме.
Через несколько минут он вышел, поддерживая под руку хрупкую женщину с младенцем. За ними шла молодая негритянка и двое маленьких детей.
Священник отвел семью к сараю, а затем вывел оттуда напуганных лошадей.
Толпа отступила, когда из разбитых окон первого этажа стали вырываться языки пламени. Джозеф наблюдал, как огонь лижет каменные стены и рвется к покрытым набухшими почками веткам деревьев.
На землю уже спустилась тьма, а на подъездной аллее было светло как днем. Нападающие затихли и молча наблюдали за тем, как пламя охватывает мрачный каменный дом.
Тишину нарушил тихий, как ночной ветерок, плач младенца. Джозеф тяжело вздохнул и заплакал, хотя и не понимал почему. Он так устал от быстрого бега по жидкой грязи. Он бежал, потому что должен был разыскать женщину, которая приходила к его хозяйке.
Дождь уже давно промочил его волосы и одежду, и он все крепче сжимал лацканы своего потрепанного сюртука, стараясь защитить тощую шею. Джозеф надеялся, что оборванные листки, которые он так долго хранил, не промокнут под его рубашкой. Их дал ему добрый доктор, и Джозеф жизнью своей поклялся, что не покажет их ни одной живой душе.
Все, что ему оставалось делать, — это следовать за ней, пока он не сможет передать ей эти листки. А она передаст их доброму доктору. Джозеф был уверен в этом. И тогда он сможет спокойно умереть. Он-то знал, как быстро бежит время.