И вот теперь он тут, с ветлужцами, на лесной тропе. Никому особо не нужный на родине, быть может, уже преследуемый эрзянским князем за свои проступки, которые он совершал на его же службе по его же наущению. И куда ему податься, если злые наветы все равно его когда-нибудь настигнут, оборвав такую пустую и никчемную жизнь?
Лес постепенно стал светлее. Березовые рощи все еще перемежались елкой, но постепенно, шаг за шагом, хвойные наряды менялись на лиственные уборы. Густая непролазная чащоба уже нередко разбавлялась крохотными кусками заросших полей, а небольшие поселения в два-три двора уступали место более крупным, обнесенным уже не шаткой изгородью от дикого зверя, а тыном в полтора-два человеческих роста. Даже тропинки стали шире и утоптаннее, а попытки ветлужцев избежать встречи с местным населением – все более частыми и неудачными.
Однако скорость передвижения не изменилась, и ветлужцы все так же бежали, иногда придерживаясь стремян рысящих рядом коней. Двух захромавших лошадей прирезали на мясо, еще на одну пришлось взгромоздить связанного и мрачного Маркужа, отказавшегося идти на своих двоих, однако попытка Веремуда спешиться и передвигаться вместе с остальными привела лишь к пространному замечанию полусотника:
– Если что, тебя первого стрелой ссадят, девчонку не тронут. Как станешь на ежика похож, так и нам сигнал, что проморгали противника…
Вот и пойми после этого, шутит он или нет. Ни сам полусотник, ни его десятники ничем не выделялись из общей массы ветлужских воев, кое-кто из ратников щеголял и более богатой одежкой, так что в этих словах была доля правды. Если начнут лиходеи крепких воев выбивать, то именно Веремуд, грозно восседающий на коне, должен попасть под первый удар. Пришлось смириться и вновь отвечать на вопросы любопытного ветлужца, бежавшего рядом.
– Поведай, рус, когда твои родичи крещение приняли?
– В Новом Риме предки торговали, там и окрестились более двух с половиною веков назад.
– В самом Царьграде жили?
– Нет, в Корсуни род мой в те времена обитал.
– А крестились зачем?
– Единоверцам легче с ромеями дело иметь. Евангелие и Псалтырь по сию пору в семье хранятся, словенским языком писанные.
– Э-э-э… Чертами и резами? – недоуменно произнес полусотник. – Письменности нашей вроде еще не было тогда. Ни глаголицы, святым Кириллом придуманной, ни кириллицы, его учениками созданной… Хотя я, может, и путаю что-то!
– Сам ты… чертами и резами писанный! – обиженно заметил Веремуд, пришпоривая коня и заставляя Ивана бежать быстрее. – Ромейскими буквицами они начертаны, но обычным языком, а как иначе!