– Ещё пару часов подожду – поставлю слабость родовой деятельности и прокесарю, – пробурчал себе под нос Родин. – Татьяна Георгиевна, по коньячку? Ну его к чертям, этот кофе! У меня уже в моче, пардон, концентрация кофеина явно больше предельно допустимой.
Мальцева кивнула головой. Родин достал три рюмки и вопросительно глянул на Татьяну Георгиевну. Она снова кивнула.
– Ну, раз шеф разрешает…
Сергей Станиславович разлил коньяк по крохотным ёмкостям.
– Сперва я закончу историю про Зину. Если вы думаете, что я забыл, то сильно ошибаетесь. Запоминать тексты – моя первая специальность. Вторая – их создавать, а третья…
– Про третью мы знаем! – остановила его Мальцева.
– Да-да, иногда я бываю излишне многоречив. Практически всегда. Итак, Зина стала вести свой простой дневничок. Пару-тройку психологов следовало бы пристрелить, чтобы неповадно было. Каждый же мнит себя Юнгом. Ну, наше здоровье!
Родин опрокинул в себя коньяк. Так же поступила и Мальцева. Интерн, лишь слегка пригубив, поставил рюмку на столешницу.
– На одной из страниц, на неделе примерно двенадцатой, в дневничке нашей молдавской Зины, прежде вполне себе эмоционально устойчивой, стали появляться записи, занимающие по две, по три, по четыре и более страниц, испещрённых одной и той же фразой: «Это не мой ребёнок. Это не мой ребёнок. Это не мой ребёнок». Психологи считают, что ведение дневника позволяет избавиться от тяжёлых мыслей. Но Зина, создание, прежде лишённое мыслей вовсе, заведя дневник, стала не только эти самые мысли у себя обнаруживать, но и фиксироваться на них. Давно известно, что навыки письменной речи очень положительно влияют на мышление. В основном положительно. То есть – у кого как. Не все психологи одинаковы умны и, соответственно, одинаково полезны. Психологи большей частью одинаковы глупы, увы. Как там у Булгакова? «Вы смеётесь надо мной за то, что я не похож на вас, а я смеюсь над вами за то, что вы все похожи друг на друга!»
– Родин! – не выдержала Татьяна Георгиевна.
– В шестнадцать недель в Зинином дневничке появилась запись: «Надо думать только о хорошем. Этому ребёнку с ними будет хорошо». Каково, да? Не «с родителями», а «с ними». И затем сразу: «Жуткий токсикоз. Если это не мой ребёнок, то почему токсикоз у меня?» – спрашивает простая молдавская женщина Зина у самой себя, потому как, вероятно, наши объяснения про механизмы возникновения гестоза, не связанные с тем, что ребёнок – биологически! – не её, Зину не удовлетворили. Зине всё время хочется кислого. И этому она тоже удивляется. Ей хотелось кислого, когда она вынашивала своих мальчиков. И раз сейчас, вынашивая, она хочет кислого, значит?.. Ага! «Ребёнок как бы не совсем не мой». «Я – холодильник, он просто во мне хранится», – пишет Зина. Хотя мы ей объясняли, что она скорее инкубатор и ребёнок в ней «высиживается». Но нет, Зине приятней чувствовать себя холодильником, потому, что, как она объясняет врачу – то есть вашему покорному слуге, – в холодильнике ничего не происходит, продукты там просто лежат. «Но инкубатор же не мама цыплёнку?» – спрашиваю я её, игнорируя тему холодильника. Зина впадает в долгий ступор, я даже слышу, с каким скрежетом трётся извилина об извилину в её простой, доброй, прежде ничем таким не отягощенной голове. «Цыплята называются инкубаторскими», – выдаёт она мне заключение. В восемнадцать недель запись в дневнике: «Он пошевелился. Ах, моя милая рыбка! Мой котик!» После этой записи я отобрал у Зины дневник, приказал биологическим родителям уволить психолога, самолично и на собственные средства приобрёл Зине все существующие на тот момент времени творения Дарьи нашей Донцовой. Роды у Зины начались в срок. В половине пятого утра. Когда она соизволила явиться в больницу, головка плода была уже на тазовом дне, кесарево делать было поздно, хотя тогда ещё ЭКО считалось законным показанием к родоразрешению путём кесарева сечения. Напоминаю, у Зины были третьи роды. Пока я летел в роддом, акушерка благополучно приняла совершенно неосложнённые роды у нашей молдавской Зины и…