– Прости ты меня, Липа, – всхлипнула Анна и притянула золовку к себе.
– Да что уж там, – отвернулась Олимпиада, пытаясь найти поддержку у брата. – Кто старое помянет…
– Правда, Липа, вина душу-то рвет. Не со зла, по глупости, а вон что вышло – семь лет не видались. Лежу вот ночью и думаю: вот как накажет меня Бог-то за мой язык! Как накажет! Страшно инда мне становится…
– Ну-ну, – снисходительно потрепала невестку по плечу Липа и собралась было пройти в комнату, не разуваясь, как это было принято в доме молодых Ясидзе.
– Ты куда это, не разувшись? – опешила Анна, чем поставила золовку не в очень удобное положение. – Вы че там у себя в Москве, не разуваетесь, что ли?
– Ну… как-то так. Я ведь уж и из дома почти не выхожу, если только в «Гастроном» спущусь за продуктами.
– А что, Ксения не ходит в магазин-то? – тут же проверила Анна московское благополучие.
– Что ты, Аня, какой магазин?! Когда ей – все время в своем обкоме пропадает, без выходных работает, дочь не видит.
– Ну, тогда понятно, почему вы по дому обутые шлындаете, – изрекла невестка. – Разуться некогда!
Олимпиада покорно вернулась в прихожую и сняла с себя дефицитные австрийские туфли.
«Ты смотри, – прошипела про себя ее невестка. – Старуха уже, а еще туфли на каблуках носит!»
– Ты бы уж, Липа, не разувалась бы, – засмущался Антоша. – Полы все-таки прохладные. Да и не убиралась еще Аня-то.
– Чего ты врешь-то?! – возмутилась Анна и бросила перед золовкой кожаные тапки со смятыми задниками. – Сегодня только мыла, пока ты встречать ее ездил. Давай, может, чаю с дороги? – обратилась она к окончательно растерявшейся золовке.
– Мне б отдохнуть немного после поезда, – взмолилась Олимпиада и с надеждой посмотрела на брата: давай, мол, помогай! Никаких сил не осталось с твоей Анной бороться. До всего ей дело есть.
– Ты, Ань, и вправду не даешь человеку дух перевести, – расшифровал мысленное послание Антон Семенович Серафимов. – Пусть умоется, отдохнет, полежит немного, а потом уж к столу.
– Это как она хочет, – перешла на третье лицо Анна и язвительно добавила: – У нас тут не Москва, все просто, по-свойски. Никто неволить не станет. Захочет жрать – выйдет.
Разумеется, недовольство ее понять можно: когда так сильно чего-то ждешь, обязательно что-нибудь да не заладится. Сама Анна представляла встречу с Олимпиадой следующим образом:
– Здравствуй, Ань, – должна была сказать Липа и потупить голову.
– Ну, здорово, коли не шутишь, – надлежало ответить Анне.
– Прости ты меня, невестушка, за то, что от дома отлучила, от московского-то своего…