Парни стояли по стеночке. Временами, пытаясь слиться с оной, когда мимо носа пролетала веселка, палка для перемешивания опары.
Он был так увлечен этим занятием, что я целых две минуты мог лицезреть данное действо…
С гордостью скажу, благодаря долгим годам супружеской жизни и многолетним тренировкам по уклонению от неопознанных летающих предметов домашнего обихода. Я сумел своевременно убрать лицо и захлопнуть дверь, перед тем как в неё врезалась импровизированная дубинка.
— Старый, ошалел что ли? — от возмущения, поперхнулся и пустил петуха.
Створка тихонечко приоткрылась, — А те рази стрельцы, не казали…
Я открыл рот и захлопнул, стали понятны телодвижения и протянутые в мою сторону руки.
А колотуха приподнялась и, с тихим треском опустилась на мой лоб, зубки лязгнули и я сел на задницу.
Над головой раздался рев, а иначе этот окрик не назовешь, с улицы в сени вбежали стрельцы, подхватили под белы рученьки и выволокли вялую тушку на двор. Усадили под стенку в тенечке и чей-то участливый голос произнес, — От торопыга, поделом тебе…
Я конечно не злопамятный, просто память у меня хорошая… Читать умею, писать… И говорить кажется не разучился — Чиряк Ты Силантий, на волосатой жопе! — пробормотал в полголоса, ощупывая черепушку, хорошо хоть шапку снять, не успел, не то был бы похож на единорога.
Чья-то рука толкнула в плечо, — Испей — И под нос подсунули ковшик с водой.
Сделав пару глотков, вернул благодетелю посуду, откинулся на теплые бревна, сдвинул шапку на глаза.
Что-то мне херово как-то да подташнивает… С чего бы?
Сидеть и ничего не делать… Такое блаженство. Кажется, даже задремал, немножко. Из благостного состояния, вывел шлепок по подошве левого сапога. Потому что правая нога была согнута в колене и на ней лежали сцепленные пальцами, ладони.
— Эй, птица сизокрылая, не рано ли гнезда вить начала?
— Силантий, я тебя тоже люблю, — Ответил и лишь только после этого открыл глаза и сдвинул шапку на затылок. От яркого света и резкого движения, вдруг резко замутило и, все что успел, склонится на левый бок, как меня вырвало.
Послышался резкий окрик, меня подхватили за ноги и за руки и понесли (почему-то мордой вниз)
«башка у меня слабая, из-за моих постоянных контузий случаемых ввиду любимого занятия. Теперь день два буду как бревно — нетранспортабелен. Бля гадом буду, ежели не отплачу тем же, моему горячо любимому наперснику»
Дома сгрузили тушку на кровать, перевернули носом к потолку и оставили в покое. При сотрясе, для меня лучшее лекарство сон, что и сделал.
Разбудили меня, непонятные звуки, похожие на мокрые шлепки и невнятно шипящая ругань. Приоткрыв один глаз, осторожненько поворачиваю голову и наблюдаю картину — Иван грозный лупит своего сына.