Этим шквалом оказалась женщина, только что вошедшая в комнату. Сзади нее шел мужчина, но все видели, как вошла только она, эта женщина. Даже, пожалуй, не шквал, а вольный ветер морей. Никто бы не мог объяснить, что так отличает ее от прочих людей, тем не менее решительно все отличало ее от прочих людей. Она не произнесла ни слова, вся еще во власти ночного мрака и улицы; она стояла, так и не опустив плеч, с которых только что сбросила меховое манто, действительно необходимое в эту морозную пору; она даже не собиралась никого поражать. Только щурила свои близорукие глаза, так что была видна лишь густая щеточка ресниц; она стояла, закинув назад голову, выставив вперед чуть заостренный подбородок. Благодаря узкому вырезу платья казалось, что эта непомерно длинная шея начинается где-то в ложбинке между грудей.
— Какая красавица! — шепнула Береника. Слово «красавица» было здесь совсем неуместно, но человеческий язык казался слишком бедным, чтобы дать вошедшей другое определение. Высокая, вернее, не просто высокая, а именно длинная, пепельно-золотистая блондинка поражала своей бледностью, достигнутой благодаря ухищрениям косметики. Она уже давно перешагнула границу молодости, но, спросив себя «каков же ее возраст?», нельзя было не ответить, что она находится как раз в возрасте любви.
«Ну и дурак же я, — подумал Орельен. — Значит, речь шла вовсе не о Беренике».
Он знал эту красавицу, которая явилась на вечер в бархатном тускло-зеленом длинном платье, длиннее, чем носили в том году, в зеленом бархатном платье, в котором всякая другая женщина походила бы на бесформенный тюк, с массой сборок у талии, расходившихся у бедер и падавших до лодыжек пышными складками, наподобие каменной туники статуй. При взгляде на черную ленту, удерживавшую короткие волосы, на эту растрепанную прическу под мальчика, невольно вспоминался ее последний триумф в знаменитой сцене из пьесы д'Аннунцио на подмостках театра «Шатле», когда она стояла, трагическим жестом намотав на пальцы прядь волос; все ее знали в лицо, даже Береника, которая не узнала ее. Госпожа де Персеваль подплыла к гостье, и уже по одному тому, как протянули друг к другу руки эти женщины, чувствовалось, что между ними идет соперничество, непрекращающаяся борьба двух подруг и завистниц. Глядя на обменивающихся поцелуем дам, Орельен подумал, что одна готова живьем сожрать другую.
— Роза Мельроз, — шепнул Поль Беренике.
— Вот почему она такая красавица, — ответила тоже шепотом Береника и спросила: — А кто этот господин?
— Ее супруг…