Этот вечер у госпожи де Персеваль, который он провел в состоянии досады, стараясь разгадать и не разгадав маневр, им самим выдуманный, оставил чувство раздвоенности: с одной стороны, наиболее обычное для него ощущение — не принимать того, что тебе навязывают, а с другой — позволить вовлечь себя, из простого любопытства, в игру, где ему даже не сдали карт. Но сильнее всех прочих соблазнов оказалось многообразие представленных там женских типов. По свойствам своей натуры, Орельен переходил от одной к другой, он был вполне способен увлечься и тощей неуклюжей Зоей в такой же мере, как совершенной в своей гармоничности Розой, к тому же явно искушенной в науке любви. Он мог легко представить себя лежащим в постели с Зоей, представить, как поторопится она выключить свет, как будет стягивать с себя платье. Однако с улицы Бель-Фей он ушел одержимый образом Мэри. Потому что тут это было бы действительно возможно, правдоподобно преподнесено. В таких обстоятельствах любой мужчина, упустивший роман с женщиной, еще долго будет испытывать непереносимое чувство глупой осечки, нелепой неудачи. Он вспоминал ее ноги в туфельках от Эльстера, чувствовал прикосновение руки, унизанной кольцами.
Но Роза… Почти застывшее в своей неподвижности лицо Розы. Роза, не имеющая возраста, как сама любовь. Эта статуя, вышедшая из-под искусных пальцев массажиста. Это тело, истязуемое притираниями и муками творчества. Тайна… Пусть она была близка с Габриэлем д'Аннунцио, подобное обстоятельство не обескураживало Орельена. Хотя и раздражало немного. Он предпочел бы видеть ее менее прославленной. Однако театральные кулисы влекут к себе того, кто плохо их знает. Своеобразный аромат легенды…
Чем дальше отходили от него впечатления сегодняшнего вечера, тем настойчивее среди всех этих сцен возникал образ женщины, тем смелее заслонял он все прочие. Не женщины почти и почти не образ. Та, что черпала свое обаяние, силу своего воздействия в сущих пустяках. Неуловимое выражение глаз, которое к тому же теперь искажала память. Эта смесь ребячливости (Лотос!) и огня… эта естественность… она одна среди всех женщин, присутствовавших на вечере, она одна садилась, когда ей хотелось сесть, и вставала, когда хотела встать, одна она дышала бесхитростно… А вдруг это не так? Но он вспомнил, как по лицу ее катились слезы, и это взволновало его сейчас сильнее, чем тогда, когда они катились по-настоящему. Должно быть, Роза восхитительно умеет плакать, именно умеет! Какой смысл скрывать от самого себя, откуда шла эта одержимость Береникой? Орельен знал силу собственно тщеславия. Какую безумную гордыню надо иметь, чтобы не преисполниться тщеславием! Мужчина, которого не взволнует признание женщины как нечто должное… Такового не существует. Орельен ясно услышал голос Береники, как будто она сейчас произнесла слова: «Я не могла бы…» И как отвела она в конце фразы свои глаза преследуемой лани.