Золотая колесница Сурьи поднималась из-за сиреневой стены джунглей. Дымка утреннего тумана опадала, готовясь уползти в изумрудную пучину чащобы, в тень и сырость, растаять, открыв очам бога Солнца горящий костром весенних цветов лес.
Легкий ливень шустро пробежал по кронам; зеленые омуты наполнились радостным чириканьем воробьев-чатак, способных утолять жажду единственно дождевыми каплями. Пряным ароматом дышали джунгли, и птичья разноголосица звенела над ними, возвещая начало васанты, времени весенних дождей, когда все живое одержимо любовью.
Взревел тигр и медными карнаями отозвались слоны.
Восходящее солнце сверкало на водной глади, расплескиваясь сотнями игривых огней; мирно дремали тростники, забытые ветром, заводи лучились свежестью лотосов. В объятиях цветущих берегов сонно струилась багряная Ямуна, тихо журча на перекатах, лелея рыбьи стайки и дыша живой влагой...
Плюх!
С нависающей ветки свалился в воду огромный пушистый плод.
Плод тут же вынырнул, звонко ругаясь на весь лес, и оказался одиноким гандхарвом, – бедолагу, прикорнувшего на ветке, не иначе забыла с вечера во Втором мире разгульная братия. Крылатый музыкант, бултыхаясь у берега, умылся и с подвыванием зевнул, после чего взлетел прямо из воды и стал вертеться над рекой, стряхивая воду с перьев. Ошарашенные птицы примолкли на мгновение, но почти сразу махнули на незадачливого сладкопевца крылом и вернулись к своим делам.
Гандхарв покосился на птиц, вздохнул и направился вниз по течению. Летел он недолго: всего мухурту спустя его очам открылось такое, что брега едва не огласил новый плюх. Небесный певец остановился в воздухе, протер глаза и заморгал вдвойне изумленно: по мелководью шел Громовержец Индра, Локапала Востока и Владыка Тридцати Трех.
Сомнений быть не могло: чья еще кожа, светясь молочной белизной, не темнела загаром и не шла волдырями под безжалостной лаской Лучистого Сурьи, чьи густые волосы чистотой цвета соперничали с кожей, чьи ушные отверстия находились на одной линии со зрачками?
Однако что делать Крушителю Твердынь ни свет ни заря посреди леса, без советников и свиты, без золотой колесницы и знаков великой власти, с дорожной сумой и сангахи, ввиду тепла повязанным вместо пояса?
