Путешествие вглубь
Я вышел на улицу, когда еще не было восьми, но семь часов уже, пожалуй, умерли.
Пожалуй… Впрочем, часы умерли тоже.
Куда идти? В магазин? В кабак? В метро? К черту метро – пойду куда глаза глядят. А
куда глаза глядят? В темноту. Вот. Философия!
Иду с гордо поднятой головой, гляжу вокруг. Мимо плащи, пуховые куртки да
оранжевые ватники пролетарского люда. Интеллигент с пресловутым портфелем,
набитым бумагами да житейской злобой, девочка с кислым лицом. Такая маленькая, а уже
с кислым лицом! Зато папа с мамой довольны: они купили новый телевизор.
Автомобили едут, отчаянно сигналя и брызгая грязью, как неистовой слюной. Внутри
этих железных гробов злые и самодовольные водители усердно жмут на педали и рычаги, приводя механизмы в движение, заставляя маховики вращаться, а наполненные газом
полости гулко урчать.
На тротуарах скользко – почти гололед. Подвыпивший дядя грохнулся на лед, смешно
раскинув руки. Теперь он похож на убитого солдата. Беретка слетела с дядиной головы, оголив стыдливо блестящую лысину, из скрытных карманов посыпалась железная мелочь.
А толпа с сытым равнодушием идет через дядю, сквозь дядю. Вот если бы его переехало
автобусом – тогда равнодушие сменилось бы оживлением и удовлетворением… а так – ни
один мускул на этих лицах не дрогнет.
Дома лезут друг на друга как собаки на случке. Фонарь расплескал вокруг себя лужу
белого света. Худые тени качаются, словно медитирующие буддисты; бетон поседел от
инея. Ах, бедный старик город! Грязный, вонючий старик, гадящий себе в штаны. Я
бросаю тебе вызов.
Но тишина… Пьяные дети играют в снежки, звонкий визг мечется в больной утробе
глухих дворов.
Из арок пахнет мочой и гнилью. Доносится матерная ругань. Сыро и блекло. Тягучий
психоз, забытье послушной ночи.
Трамвай режет мерзлый асфальт стальными ножами колес, в пустом вагоне нездорово
мерцают лампы. Кондуктор с серым пятном лица спит. Вагоновожатый тоже спит,
мертвым сном. Трамвай идет, покуда есть рельсы, такой уж здесь закон.
Но я-то держу путь в иные края, так ведь? Хоть и не знаю куда. Да и не все ли равно?
Дальше обмочившихся дворов и заблеванных подъездов город не пустит, впрочем, нечего
там и делать.
Грязные реки блестят, как вены, вскрытые ржавым лезвием. От густой воды поднимается
пар. Почему-то мне кажется, что я иду по мосту, перекинутому через пропасть. Но я иду
просто по мосту: две точки на разных берегах и черточка, соединяющая их.
Шаг в глухой, темный и безлюдный переулок приравнивается к шагу в окно десятого
этажа. Можно разбиться, можно – значительно реже – выжить. Это уж как повезет.
