Я вышла в этот мир с пчелой в волосах. С пчелой, которая запуталась в моей шевелюре, судорожно била крыльями и жужжала, жужжала. А я ее не ловила, я позволила ей построить улей в моей голове, и каждый, кто меня встречал, говорил: «У тебя волосы, как мед» — и не знал, что в моей голове поселилась пчела, чье нежное полосатое тельце кружилось в моих мыслях, — она играла. Она составляла мне компанию, стала безотказной подругой, правда, не такой, которой я могла бы доверять: иногда она жалила меня в затылок — наверное, это должно было причинять мне боль. Но моя пчела слишком мала для этого, она копила во мне свой мед, а не яд. Однажды пчела прошептала мне что-то на ухо, но шепот был такой тихий, что я не смогла его расслышать. Я не спросила ее, что она хотела сказать, а теперь уже поздно: пчела вылетела из моих волос неожиданно, и какой-то прохожий ее убил. Он раздавил ее. Я вижу, как на белом мраморе блестит жидкость, новое вещество: я собираю его лопаточкой и отношу в лабораторию для анализов.
— Яд, — говорит мне биолог.
— Яд… — повторяю я.
Моя пчела умерла от яда. Не от того, что ее раздавили.
А за несколько часов до этого она ужалила меня.
Вчера с тобой все было хорошо? Когда ты пришла домой, прикурила на кухне сигарету от горевшей газовой плиты, когда наш кот урча стал тереться о твои ноги, когда ты закрыла глаза и свернулась в позе зародыша, о чем ты думала? С тобой все было в порядке?
Я заволновалась, когда прощалась с тобой в аэропорту, подошла к тебе и сказала: «Ну, ты поняла? Пройди регистрацию, поднимись по тому эскалатору, а потом иди к металлодетекторам». Я показала тебе пальцем: «После этого следуй к выходу, указанному в твоем посадочном талоне, и ты на месте. Когда придешь, позвони мне».
Я сказала это тебе, ушла, а потом вернулась и снова повторила все то же самое, слово в слово. Я повторила даже тот жест, которым указывала на металлодетектор.
Наконец я легко обняла тебя, почти не коснувшись, и прошептала на ухо:
— Спасибо.
Ты нетвердо ответила:
— Тебе спасибо, дорогая, тебе спасибо.
В тот же вечер мы с Томасом занимались любовью.
— Давай сделаем это, как будто в последний раз, — сказала я, глядя ему в глаза.
Он нерешительно спросил:
— Что ты хочешь сказать?
— Тупица… ничего ужасного. Это от избытка любви.
— Почему? — смущенно спросил он.
Я пожала плечами и ответила:
— Потому что мне надоело рассыпаться на куски. Я хочу полностью погрузиться в бесконечность.
— Но ты всегда это делаешь, — сказал он.
Я снова пожала плечами и фыркнула.
Нет, я никогда не погружалась в бесконечность. Я не знаю, какая она — бесконечность. Я знаю, что такое пределы, паралич, неполноценность. Но именно бесконечность — нет, я бы не сказала.