Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи

В одних из мемуаров приводятся слова Сталина о том, что имя его будет вскоре оболгано, а ему припишут множество злодеяний. Автору воспоминаний это показалось невероятным.

Мы понимаем, что сейчас не время ломать сложившийся стереотип. Еще живы жертвы репрессий, сама судьба которых препятствует холодному, беспристрастному рассмотрению всего, что происходило в так называемое «сталинское время». Но уже и сейчас мы в силах приподнять тяжелый занавес, накинутый над российской историей, чтобы разглядеть в истинном свете события и фигуры, действующие в недалеком прошлом.

Эта книга может считаться первым вкладом в серьезное изучение эпохи. Она далека от восхвалений Сталина, которыми были переполнены прижизненные издания биографий и трудов об «отце народов», но так же и далека от упрощения, очернительства, которым чаще всего занимаются те же авторы од Сталину или бывшие «теоретики» коммунизма.

Эта книга, составленная из воспоминаний современников и документов нашей эпохи—одно из первых изданий, отражающих с энциклопедическим охватом образ поистине демонической фигуры, на счету которой сплетено без числа как злодеяний, так и спасительных дел для Российского государства.

В мировой истории Сталин—поистине одна из самых значительных фигур ХХ-го столетия—предстает тем орудием, которым Бог наставляет человечество на путь истинный, несмотря на все прегрешения и нравственное падение народов. Именно сейчас, когда в одну кучу пытаются свалить причину и следствием, когда хотят найти одного виновника всех наших бед, следует вспомнить римского императора Тита, который почти две тысячи лет назад обходя разрушенные стены Иерусалима и видя рвы, наполненные трупами изувеченных и растерзанных защитников города, тяжко вздохнул, возводя глаза и руки к небу: «Боже милостивый! Не мое это дело!»

Видимо, у каждого из нас, современников сталинской эпохи, навсегда осталось в сознании, а может быть, даже в подсознании то, что на философском языке называется экзистенциальным опытом, той глубоко пережитой существенностью, которая составляет сокровенное личное бытие человека. Незабываемо для меня одно переживание, когда я учился в пятом классе сельской школы на Рязанщине: была у меня школьная тетрадь с портретом, кажется, Рыкова; испытывая непонятный мне самому страх, боясь, что за этот портрет меня могут куда-то забрать, я не знал, как мне от него отделаться, и в конце концов, разорвав на клочки, выбросил тетрадь во дворе в уборную. Было это в 1938 году, в год, как известно, судебного процесса над «правыми». И, видно, что-то тревожное было в атмосфере тогдашней жизни, если даже меня, подростка, коснулся страх.