Дѣло было давно.
Москва только что шумно и весело отпраздновала святки и встрѣтила новый 1822 годъ. Стояло морозное и ясное утро январьскаго дня. «Отставной гвардіи поручикъ» и богатый помѣщикъ Павелъ Борисовичъ Скосыревъ только что проснулся и кушалъ чай, лежа въ постели, въ московскомъ домѣ своемъ на Большой Никитской. Хорошенькій мальчикъ, «казачекъ», стоялъ передъ бариномъ съ подносомъ, другой казачекъ держалъ трубку, а рослый лакей съ громадными усищами, одѣтый въ сѣрую куртку и широкіе шаравары съ красными лампасами, готовилъ на туалетномъ столикѣ бритвенный приборъ.
— Халатъ! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ и поднялся съ кровати, поставивъ на подносъ допитый стаканъ чаю. Лакей быстро подалъ голубой бархатный халатъ, помогъ барину надѣть сафьянные татарскіе сапоги съ золотымъ шитьемъ, и баринъ всталъ съ постели.
Ему было лѣтъ сорокъ пять, но красивое, съ большими черными глазами, съ такъ называемымъ орлинымъ носомъ и широкимъ открытымъ лбомъ лицо его носило слѣды очень бурно проведенной молодости. Морщины избороздили лобъ Павла Борисовича, легли на щекахъ, около глазъ, сморщили кожу подъ энергичною нижнею губой, которая выдавалась съ челюстью впередъ, обнаруживая твердый характеръ и крутой нравъ Павла Борисовича. Когда-то огненные глаза гвардіи поручика смотрѣли теперь тускло и лишь порою загорались былымъ огонькомъ и сверкали то грозно, то любовно изъ-подъ густыхъ черныхъ бровей. Въ черныхъ, какъ смоль, и курчавыхъ волосахъ Павла Борисовича серебрилась сѣдина особенно теперь, утромъ, когда крѣпостной парикмахеръ не отдѣлалъ ее краскою и не сдѣлалъ еще прически барину. Надъ верхнею губой, на подбородкѣ и на щекахъ показалась изсиня-черная щетина небритыхъ усовъ и бороды. Павелъ Борисовичъ встрѣтилъ новый годъ очень бурно, весело, простудился и хворалъ три дня, не брѣясь и не вставая съ постели. Сегодня онъ почувствовалъ себя лучше и всталъ. Не любилъ хворать Павелъ Борисовичъ, да и рѣдко хворалъ, обладая желѣзнымъ здоровьемъ, которое не могли сокрушить ни безсонныя ночи, ни кутежи, ни военная служба съ походами, ни охота съ борзыми, въ которой проходили иногда цѣлыя сутки то подъ проливнымъ дождемъ, то въ осеннюю стужу.
Рослый съ могучими плечами и грудью, какъ изъ стали слитый, Скосыревъ могъ похвалиться и несокрушимымъ здоровьемъ, и силой, и небывалою выносливостью. Если онъ ложился въ постель, то, значитъ, причина была очень ужъ уважительная.
Потянувишсь и расправивъ усталые лежаньемъ члены, Павелъ Борисовичъ взялъ у казачка трубку, закурилъ ее отъ поданной тѣмъ же казачкомъ длинною свернутою палочкой бумажку и сѣлъ въ кресло передъ туалетнымъ столикомъ.
