Октавиан Раттл принадлежал к числу тех весёлых неунывающих индивидуумов, на которых привычное добродушие успело наложить неизгладимый отпечаток; душевное спокойствие таковых в значительной степени зависит от безусловного расположения ближних. И затравить насмерть маленькую полосатую кошечку явилось для него поступком, которому он с трудом мог найти оправдание; неудивительно, что он почувствовал некоторое облегчение лишь тогда, когда садовник похоронил её в наспех вырытой могилке под росшим на лужайке одиноким дубом, тем самым, куда загнанная жертва вскарабкалась в отчаянной попытке спастись.
Сколь бы неприятным и даже безжалостным ни было содеянное им, обстоятельства требовали того. Октавиан держал цыплят, но с каждым днем их число уменьшалось, тогда как количество кровавых следов в курятнике всё возрастало, и это не оставляло никаких сомнений относительно причин их исчезновения. Было также установлено, что полосатая кошечка из большого серого дома, выходившего задней частью на лужайку, неоднократно тайком посещала курятник, и после переговоров с хозяевами серого дома её судьба была решена. «Дети расстроятся, но им совершенно не обязательно говорить», — таков был окончательный приговор.
Вышеупомянутые дети оставались для Октавиана загадкой; несколько месяцев, размышлял он, — достаточный срок, чтобы узнать их имена, возраст, дни рождения и познакомиться с их любимыми игрушками. Однако они оставались столь же уклончивыми в ответах, как длинный глухой забор, отделявший их владения от лужайки; из-за этого самого забора детские головы иногда появлялись в самые неподходящие моменты. Их родители находились в Индии — это Октавиан сумел выяснить у соседей; судя по одежде, двое были мальчики, третий ребёнок — девочка, но этим доступная Октавиану информация о них исчерпывались. Теперь же он совершил нечто такое, что не только имело к ним самое непосредственное отношение, но и должно было быть сокрыто от них.
Да, бедные беззащитные цыплята исчезали один за другим, да, их губитель, как и было оговорено, понёс заслуженное наказание, однако Октавиан, когда всё было кончено, испытывал некоторые угрызения совести. В поисках убежища кошечка отчаянно металась по двору, и её гибель могла тронуть самое бесчувственное сердце. И неудивительно, что Октавиан шёл по высокой траве через лужайку походкой менее беспечной, чем обычно. Минуя высокий глухой забор, он поднял голову, и увидел трёх нежелательных свидетелей его охоты, суровых и побледневших; если бы художнику захотелось изобразить на полотне утроенную человеческую ненависть, бессильную, но непримиримую, неистовую, но внешне безучастную, ему трудно было бы найти лучшую модель, чем эти три пары глаз, устремлённые на Октавиана.
