Сперва одно короткое воспоминание.
Было это ровно сорок пять лет тому назад. В тот день из утренних газет я узнал о расстреле Имре Надя… Сегодня, я думаю, уже мало кто помнит это имя, поэтому кое-что тут придется объяснить.
Когда волнения в Венгрии осенью 1956 года достигли критической точки и стало ясно, что вторжения советских войск не избежать, Имре Надь (тогдашний премьер-министр Венгерской Республики) обратился за помощью в Организацию Объединенных Наций. И тут стало ясно, что песенка его спета. Советский танки вошли в Будапешт, а Надь, хорошо зная нравы своих бывших товарищей, укрылся в югославском посольстве.
Когда мятеж был подавлен, советские власти обратились к Югославии с требованием выдать Надя. И после долгих переговоров те в конце концов его выдали, заручившись обещанием, что никакая суровая расправа ему не грозит.
Наши такое обещание с легкостью дали. И с такой же легкостью его нарушили: Имре Надь бы расстрелян.
Я тогда — по молодости лет — был потрясен этим беззастенчивым, а главное, как мне тогда казалось, совершенно бессмысленным коварством.
— Главное — зачем?! Ведь в этом же нет никакого смысла! — сказал я тогдашнему своему дружку Илье Звереву, одному из немногих, с кем рисковал откровенничать на всю катушку.
Главная мысль моя заключалась в том, что моральные потери, понесенные в этом случае нашей родной советской властью, не диктовались никакой политической целесообразностью.
Но Зверев отрезвил меня одной короткой фразой.
— Смысл в этом как раз есть, — сказал он.
И на мой немой вопрос пояснил:
— Чтобы все знали, что выход из банды карается смертью.
Этот давний (чуть ли не полувековой давности) разговор я вдруг с поразительной ясностью припомнил недавно (даже место вспомнил, где мы про это говорили: на Тверском бульваре, неподалеку от памятника Тимирязеву), прочитав в книге Р. Пихоя «Советский Союз: история власти», в главе о венгерских событиях, такую короткую сноску:
«И. Надь, эмигрировавший в СССР в 1929 г., с января 1933 г. стал агентом Главного управления госбезопасности НКВД по кличке Володя».
Умница Зверев, объяснивший мне, в чем состояла «политическая целесообразность» расстрела Имре Надя, при всей своей сообразительности, конечно, не подозревал, что предложенная им формула («за выход из банды») несет в себе еще и этот, особый, вполне конкретный смысл.
Да, конечно, многое из того, что происходило тогда, окончательно прояснилось нам в последующие годы, а кое-что — и совсем недавно. Но это мое воспоминание свидетельствует, что многое мы все-таки знали и понимали уже тогда.
