Можете звать меня Татьяной - Наталья Ильинична Арбузова

Можете звать меня Татьяной

Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.

Читать Можете звать меня Татьяной (Арбузова) полностью

Можете звать меня Татьяной



Наталья Арбузова



Контакты

E-mail: [email protected]


Изменить прошлое


Ужель совсем нельзя испечь иного торта?

- Ужель нельзя испечь тебе иной судьбы?

Наталья Арбузова, «Мы все актеры»


Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.


К спинкам двух кроватей привязана бельевая веревка. На ней прогнутая потрепанная книга «Гуси-лебеди», в довольно крепком переплете. Таня качается на самодельных качелях. Недокормленное тельце еле прижимает книжку к веревке. Иной раз книжка и соскользнет. Комната узенькая, просвет между детскими кроватями невелик, но для качелей четырехлетнего ребенка в самый раз. В окне ничем не заслоненное небо – блеклый голубец. Туда и глядеть. Безобидное небо: бомбить Москву перестали. Качается белый свет вместе с качелями. За спиной, за маминой кроватью – стена со сложной мозаикой из пятен от раздавленных насосавшихся крови клопов. Можно различить сказочные фигуры. Выше висит пейзаж Похитонова «Морской отлив в Нормандии» - тоже блеклый голубец. Малиновая бархатная рама, щадимая клопами. В углу напротив образ святой Анны – ангела Таниной бабушки, ныне покойной, Тани не увидавшей. Опять блеклый голубец, малиновый бархатный оклад, и клопы не осмеливаются. Грязно, скудно, голодно, унизительно. Сотворенное человеческим талантом остается единственным прибежищем. Вот на Лермонтове Таня не качается. Чтит. Читает. Встряхивает головой, поет чисто и правильно: «По камешкам, по желтому песочку протекала быстрая речка. В быстрой речке гуляют две рыбки, две рыбки, две малые плотички. А слыхала ль ты рыбка, рыбка-сестрица, про вести наши про речные?» Танина сестрица Лена, года на полтора постарше, сейчас придет со двора. Кончится Танина воля. Таня спешит покачаться, отталкиваясь ногами в драных чулках от полированных подошвами половиц. Мать в комнате рядом листает книгу с золотым обрезом «Паж Наполеона». Мать не натаскана на борьбу с житейскими трудностями. Охота на бабочек, начавшись в семнадцатом, будет длиться и длиться.

Сестра Лена со двора – Таня во двор. Меркнет день на верхушках терпеливых тополей. Отец – заводской инженер – прошел домой, не заметив дочери. Становится холодно. Соседка вытирает у Тани соплю, бранит Танину мать резкими словами. Но теперь, по прошествии многих десятилетий, Татьяна может сказать с уверенностью: всё, что она вообще получила, получила от матери. С материных крылышек пыльца.