Короткопалые руки старого Язепа, протиравшего за стойкой длинные пивные бокалы, замерли, клочковатые белесые брови медленно поползли вверх.
— Кивиток? — изумленно переспросил он сына.
— Ну да. Не слыхал? — спросил Эвальд, сдерживая улыбку: очень уж комично умел удивляться старый Язеп. Верно, поэтому так любят рассказывать ему свои истории моряки, бросившие якорь в лондонских Соррей-доках.
Полотенце и бокалы снова пришли в движение над обитой линолеумом стойкой.
— Ерунда какая-то, — пробурчал Язеп, явно не желая признавать себя в чем-то неосведомленным. Недаром он часто повторял, что в любом портовом баре можно набраться большей мудрости, чем в парламенте: сюда она стекается со всех морей и океанов, со всего света. Прежде всего он, конечно, имел в виду самого себя — Язепа Эджуса, хозяина «Бривибаса», известного каждому аборигену Соррей-доков.
— Да нет, — возразил Эвальд, — тут, наверно, что-то есть. Джонни начал толковать, да не кончил, язык уже не ворочался.
— Джонни... — презрительно усмехнулся Язеп. — Этот добром не кончит, помяни мое слово, парень. Джонни, видишь ты! Латышское имя его уже не устраивает.
— Разве его по-другому зовут? — пришел черед удивляться Эвальду.
— Янис его зовут, Янис Эйсмонт, вот что. Отца его тоже так звали: Янис. Вторым помощником служил на президентской яхте. Джонни... Латыш везде должен латышом оставаться. Нет, этот добром не кончит... — Язеп в подтверждение стукнул бокалом о стойку и испуганно поднял его к глазам: не треснул ли? Успокоившись, снова заворчал: — Человек должен думать про черный день. Что бы я сейчас делал, если бы не думал о нем там, в Риге? А этот как из рейса — так в пивную. Вот увидишь, откроем — он первый у дверей будет.
Эвальд засмеялся.
— Так не пускай его. Или установи ему норму.
— Еще чего! Если хочет спиться, так пусть лучше у меня.
Эвальда покоробили эти слова отца, ему вовсе не хотелось, чтобы Джонни спился. Они, правда, не были друзьями, но случайно разговорились месяца два назад, когда загорелый Джонни вернулся из тропиков. Почему-то с ним Эвальд чувствовал себя легко, не то что с другими земляками, осевшими в этих местах.
Вчера Джонни последним уходил из «Бривибаса», держась за стены, и Эвальд пошел проводить его, чтобы тот не свалился в канал. Джонни снимал комнатушку у какой-то старухи. По дороге он часто останавливался, обнимал Эвальда за плечи и все пытался что-то втолковать ему. Пьяное бормотание моряка разобрать было трудно, но один раз он высказался почти связно.
— Кто ты? Нет, кто я? — во весь голос вопрошал Джонни. — Кивиток. Эго ясно? Кивиток. И ты тоже. И старый Язеп — тоже кивиток.
