Когда мы вернулись домой, уже наступал вечер, очень теплый, как будто на дворе был уже не апрель, а самое настоящее лето. Едва разувшись, мама помчалась в свою комнату, открыла окно настежь, уселась за стол, и принялась «черкать», как она и говорила Анжеле. Карандаш в маминой руке летал по белой поверхности так, как будто он был живой, и сам знал, куда ему устремляться и где оставлять свой след — иногда совсем четкий, а иногда еле заметный.
Вид у мамы при этом сделался такой занятой и, одновременно, такой одухотворенный, что я сначала ею немного полюбовался, а потом тихонько переместился в свою комнату и занялся уроками.
Я по–прежнему был в платье. Я уже стал свыкаться с ним и не воспринимал его просто как «сценический костюм». Тем более что мне в нем было очень даже удобно.
Весь этот яркий шелк, эти кружева, рюши, воланы, рукавчики, десяток тонких нижних юбок, и, конечно, забавные трусики–панталончики, которые были на мне под платьем — все это было таким легким, нежным, особенным. И помогало мне чувствовать себя тоже очень легко, нежно и особенно.
Так что я до поры до времени отпустил Мишель в ее собственный мир, и она, очевидно, уже легла спать в уютном дортуаре пансионата вместе со всеми остальными воспитанницами ее школы для девочек.
Среди них, разумеется, была и Жюли, наконец–то отплакавшая и пережившая потерю своих замечательных панталон, волей случая попавших в руки «формидабль» садовника…
Время от времени я проводил руками по ткани своего платья, прикасался пальцами к шелку нижних юбок, оборкам трусиков, и снова и снова думал о том, что это платье и эти трусики сшила мама, еще не знавшая тогда, что шьет их для Мишель.
И для меня.
Уроки я сделал быстро, и уже принялся размышлять о завтрашнем дне. Я всегда по вечерам планирую завтрашний день. Привычка!..
И на этот раз злосчастная легкомысленная Карпухина, жалкий курилка Генка Хряпин, директор школы Амалия Захаровна и даже ужасная мадам Пинчукова, (Медуза — Горгона современного бизнеса!..) уже не превращались в моем воображении в какие–то фантастические и отталкивающие образы. На этот раз они заняли свои положенные места, все вместе и каждый по отдельности. И теперь я знал, что сумею справиться со всеми их проблемами, и с теми проблемами тоже, которые могут появиться у меня самого из–за их проблем.
Тут мои размышления прервала мама.
Она вошла в мою комнату и сказала:
— Я увлеклась работой и совсем забыла об ужине! А ты ведь наверное, проголодался?..
— Ну, не так чтобы очень, но немного есть! — признался я, прислушавшись к собственным ощущениям.
