Берег динозавров

Я остановился перед лавкой с небольшой деревянной вывеской, болтавшейся на вделанном в каменную стену кованом кронштейне. Вывеска была почерневшей, c выведенной готической вязью надписью «Антиквариат»; под воздействием ночного ветра она раскачивалась со скрипом из стороны в сторону. Чуть ниже стальная решетка венчала пыльную витрину с пожелтевшими гравюрами, офортами и литографиями.

Некоторые из домов, изображенных на этих картинках, казались знакомыми, но все они были показаны стоящими в открытом поле либо на высоких холмах, громоздящихся над заполненной парусниками бухтой. Дамы на картинах имели большие колоколообразные юбки и шляпы с лентами. Они держали в руках изящные зонтики; тут же красовались экипажи, запряженные стройными скакунами.

Но меня интересовали не эти картины, ни расположенное сбоку потускневшее зеркало в массивной золоченой раме; мое внимание было привлечено к мужчине, отражение которого я видел в пожелтевшем стекле — смуглому мужчине в туго подпоясанном реглане, длина которого была на добрых шесть дюймов больше, чем нужно. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел в затемненное окно в пятнадцати метрах от меня.

Он не отставал от меня весь день.

Сперва мне показалось совпадением, что я увидел его в автобусе, когда ехал из Броммы, затем в вестибюле гостиницы, где я остановился, рассматривающего афиши и, наконец, часом позже, за три столика от меня, где я плотно пообедал. Он в это время попивал кофе.

Вскоре мне пришлось отказаться от мысли о случайном стечении обстоятельств.

Прошло пять часов, а он все оставался неподалеку от меня, когда я шел по «Старому городу» Стокгольма, до сих пор сохраняемому на одном из островов в самом центре шведской столицы.

Я шел мимо обшарпанных витрин с медными подсвечниками, витиеватой серебряной посудой, пистолетами для дуэлей и ржавыми кавалерийскими саблями; все это было очень привлекательно своей необычностью сейчас, в свете полуденного солнца, после же полуночи это было печальным напоминанием о днях насилия.

Эхо моих шагов по узким затихшим улицам сливалось с эхом шагов человека позади меня. Они становились чаще, когда я шел быстрее, и совсем исчезали, когда я останавливался. Теперь же этот человек глядел в темное окно и чего-то ждал. Следующий ход должен был быть за мной.

Я заблудился. Двадцать лет — большой срок, чтобы забыть извилины улиц Старого Города. Я вынул из кармана путеводитель и стал разворачивать карту на ею обложке. Руки плохо слушались меня.

Я вытянул шею, чтобы прочесть надпись на гранитной табличке, установленной на углу дома; она была едва различима — САМУЭЛГАТЕН.