В. Мухина-Петринская
Когда я была маленькой
1
Это произошло весной 1919 года. В городе шла спешная эвакуация. Белогвардейцы, подойдя с юга, уже поливали шрапнелью окраинные улицы.
Должна была эвакуироваться и тетя Леля. Она была коммунистка.
Мама лежала вся красная и бредила: она болела сыпным тифом. Тетя Леля молча смотрела то на нее, то на детей. Нас было трое: самая старшая я, шестилетняя Лика и трехлетний братишка Вовка. От страха нам хотелось плакать, но мы крепились и только сопели.
- Не бойтесь, я вас не оставлю,- со вздохом сказала тетя Леля и стала снимать с себя демисезонное пальто, надетое в дорогу, а старательно упакованный чемодан небрежно сунула под кровать.
Леля была смелая, веселая и талантливая. Она писала революционные стихи, которые заучивались наизусть молодежью всего города. Ее поэму "Маскарады" отпечатали в местной типографии на рулонах обойной бумаги, разрезанной вдоль. Когда Леля читала ее со сцены в Народном доме, то специально выделяли товарищей поддерживать поэму, как шлейф. Она и пела хорошо, у нее было драматическое сопрано.
Тетя Леля - папина сестра. Отец был очень способный, рабочий-самоучка. Его познаниям все удивлялись, а ведь он никогда не ходил в школу, разве что в церковноприходскую, где его научили лишь читать, писать и считать. Зато сестре он помог получить образование. Леля закончила местную гимназию.
Отец ушел на гражданскую войну. Вот почему мы остались на тетю Лелю в этот час.
- Милая, милая тетечка, что же ты теперь будешь делать? - спросила я, дрожа.
- Идем разогревать обед,- спокойно ответила тетя Леля и, поправив перед зеркалом волосы, ушла на кухню. Волосы у нее были чудесные: густые, волнистые, самого чистого золотистого оттенка, хотя она никогда их не мыла ромашкой, как другие девушки. Она заплетала их в две толстые косы, которые спуcкались ниже пояса.
Только мы сели в коридоре обедать, как в крыше что-то засвистело, завыло и грохнуло: шрапнель вывернула целый железный лист.
- Не пообедаешь по-человечески,- буркнула тетя Леля и, схватив тарелку с супом, перешла доканчивать обед на большой сундук в прихожей, а мы бегом за ней, каждый со своей тарелкой. Помню, как я удивилась, заметив, что тетя побледнела. Совсем не похоже было, что она испугалась.
После обеда, когда мы перемыли посуду, тетя Леля села возле мамы и попыталась напоить ее молоком. Мне она велела занимать ребят. Но я дала им игрушки, а сама выскользнула на улицу.
Мы жили на площади Революции (прежде она называлась Дворянской), угловой кирпичный дом направо. Еще два года назад он принадлежал купцу Шемякину. У него было много таких домов, он их сдавал внаем, теперь ему оставили только один, остальные национализировали. Площадь была красивая, много света, цветущих акаций и старых тенистых лип. В конце ее за Шемякиным взвозом сверкала на солнце Волга. По ней обычно шли пароходы, баржи и парусные лодки. Но в тот час река выглядела пустынной. На улицах тоже ни души, даже собаки куда-то попрятались. Меня поразила эта тишина. Что-то гнетущее чудилось в ней. Только теперь я заметила, что стрельба уже прекратилась.
