Маленькие истории большой души
Женщина, которая пишет рассказы, понимает, что лучшие мужчины не из романов… (Е.Л.)
Те, кому выпало в империи родиться, действительно, часто выпадали: сначала в счастливое детство, потом в бледную с горящим взором юность, затем в осознанную до необходимости зрелость и в конце, как утверждал поэт, хотели встретить свой смертный час так, как встретил его товарищ Нетте. Если, конечно, не было других брутальных желаний. А у кого желания были иные, для того панорама достойной жизни открывалась двумя-тремя сортами колбасы, двумя-тремя видами водки, двумя-тремя видами на советскую действительность, а именно: видом на Кремль, видом – на портреты членов Политбюро и в-третьих, видом на происхождение видов.
И все же, пусть нам достанет мудрости перейти к СОФИИ…
Принято считать, что о феномене женской прозы критики заговорили в 90-х. Л. Петрушевскую, В. Токареву, Т. Толстую и Л. Улицкую давно обозвали классиками. А классики, как известно столпенеют. Так, в чем же феномен? В том, что женская проза четвертована этой четверкой?
Как говорил мне один знакомый часовщик: со временем даже время перестает стоять, оно измельчает нашу вожделенную Глорию Мунди (мирскую славу), оно разводит наши желания с нашими возможностями, онО пытается перенести нас из «время Оно» в реальную жизнь. Да, именно время предлагает нам замысел исповеданий. Но оно не властно над числами, с помощью которых мы определяем своё место в очереди за магическим кристаллом в литературе.
Признаюсь, привычку разогревать собственную эмоцию, прежде, чем, плеснувши краску из стакана, прочесть зовы новой русской женской прозы, мне тоже привило время. Не буду доказывать, что женская проза не стоит на четырех китихах, и что она совсем не такая плоская, как ее малюют. И все же, я попытаюсь, как говорил поэт, «смазать карту будня…»
Интернет и Фейс-бук привлекательны тем, что в их броуновском пространстве с завидным постоянством проявляются всё новые фейсы современной актуальной литературы. Закон перехода количества в качество в литературных снисканиях – абсурден, как гений Хармса. Но в аномально постоянном словесном поло-водье, переполняющем литературное русло, нет-нет, да и вынесет на фарватер большой прозаической реки какую-нибудь исключительную женскую фигуру.
Когда я впервые читал рассказ Софьи Никитиной «О превратностях любви и дружбе народов», в голове, почему-то, неотвязно звучала песня Леонида Осиповича Утёсова: «Ах, что такое движется там по реке, белым дымом играет и блещет металлом на солнце. Ах, что такое слышится там вдалеке, эти звуки истомой знакомой навстречу летят…» И мой проснувшийся внутренний слух, вдруг, начинал восстанавливать в памяти давно забытый припев:
