Лето вбежало в тайгу внезапно и было изменчивым, как вздорный подросток. То теплынь окутывала тайгу — парили болота, роились в воздухе комары, то надвигался сиротский холод и комары исчезали, предвещая нронизывающий ветер, хмарь… Случалось, население вахтового поселка, сбитое с толку, не знало, в какие одежды одеваться. И все-таки после затяжной зимы и скудной недолгой весны добавилось света и запахов, и люди, будто захмелев при строжайшем сухом законе, каким бы ни выдался рабочий день, допоздна слонялись, бродили, сидели возле разномастных деревянных коттеджей, около двухэтажного общежития, у самой реки: над поселком уже держались белые ночи и спать не хотелось.
В эти часы Нину Никитину видели то в окружении работниц нефтепромысла и орсовских девушек, то с водителем ГАЗа Павлом Завьяловым, к которому, по слухам, она приехала сюда. И если до наступления белых ночей кто-то этому верил, а кто-то, зная самостоятельность Нины, сомневался, то теперь, когда в свободную вечернюю пору все стало на виду, молва сошлась на давнем пердположении и утихла — утихла по неписаным законам любопытства: пока есть что-то спорное, молва, будто брага, бродит, когда же все проясняется, она как бы теряет закваску и успокаивается.
В просторе белено-молочной ночи черней прежнего подступала к поселку тайга. Зубчатая, густая, таила узкую просеку, по которой легла к местам работы болотная дорога, — лежневка. Поселок стоял на взгорке, на насыпной песчаной площадке, и был как бы осколком, неполным фрагментом базового города нефтяников, тоже еще деревянного, но уже и каменного, даже блочного, расположенного намного южней по тайге, за столетними болотами.
Вахтовый поселок служил временным пристанищем для тех, кто прибывал в эту таежно-болотную глубинку работать, и назначение его было, простое: быть близко к рабочим точкам нефтепромысла и давать приют вахтам, прилетавшим из города на неделю, десятидневку, на полмесяца. Нина, как Завьялов, как и все, кто находился в вахтовом, имела, постоянное жилье в городе, однако возвращалась туда неохотно, и теперь, в самый разгар белых ночей, объяснялась с Завьяловым:
— Не уговаривай меня, милый Пашенька, ни в какой базовый, я сейчас с тобой не поеду. Мне здесь нравится, понимаешь? Надоели города, надоели… Ты посмотри, как здесь красиво, Паш. Знаешь, я так тебе благодарна.
— Воркуй! — Отозвался хмуро Павел, плотный, неторопливый, острый, на слово. — Какая еще красота? Если болота уже плывут, если мой «газон» на прикол ставить надо… Что мне-то делать в вахтовом? Лето! А ты — воркуешь!
