Был синий, ледяной январский день. На улице пахло яблоками, а здесь, на лестнице, — теплом и масляной краской. В просторной лестничной шахте столбом золотистой солнечной пыли стояла тишина. Андрей задремал в тепле. Он сидел, прислонившись к выпуклым стеклянным ромбам светового окна, и ждал друга Якова. От окна тоже веяло теплом. Да, в старом доме много старинных бессмыслиц! Например, вторая, «черная» лестница, которой никто не пользовался, кроме Якова. Свет на нее проникал лишь с «парадной» лестницы сквозь полупрозрачные световые окна. На втором этаже, где сидел Андрей, одного ромба в медном переплете не хватало. Какой-то досужий человек его вышиб, а это, поверьте, было нелегко… Так вот, Андрей очнулся, когда из ромбовидного отверстия вместе с запахом истлевшей мебели вытек знакомый голос.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Яков.
Друг Яков, несмотря на свои неполные тринадцать лет, выражался кратко и определенно. Всегда. С кем бы ни беседовал. Сейчас с ним говорил взрослый — приставал с какой-то чепухой. К мальчишкам часто пристают: не ты ли разбил, сломал, утащил? Яков был не из тех, кто ломает или тем более тащит. В подобных случаях он объяснялся четко и холодно — каждое слово, как ледяной кубик.
Андрей прислушивался к разговору на «черной» лестнице с привычной завистью: как говорит! Ну и Яков… Но через минуту учуял, что лед Яшкиных слов вроде бы мутноват. И тепловат… Ого!.. Взрослый голос каркнул презрительное «Воришка!», а Яков — смолчал. Странно.
Хлопнула дверь на «черной» и сейчас же — на «парадной». Из своей квартиры вылетел Яков. Съехал по перилам, спросил, свирепо оглядываясь на Андрея:
— Идем к тебе?
— На улице замерзнем. Градусов двадцать, — сказал Андрей. — А кто там приставал, на «черной»?
— Борис Иванович, со второго этажа. Поговорим у тебя…
И все, и стоп. Теперь приходилось ждать — раз Яков отрезал.
Мы дружим втроем: Яков, Андрей и я. Что наш друг Яков необыкновенный человек, мы с Андреем поняли давно. Еще во втором классе. Был случай Яков читал на уроке. Учитель увидел и отобрал книгу — толщиной со асе наши учебники, взятые вместе. Название не помню, слишком уж ученое… Кирилл Николаевич поставил Якова у доски, книжищу отнес на свой стол, заглянул а нее. И зачитался, понимаете? Читал минут семь, а на уроке это целая вечность. Потом книгу не отобрал, а вернул Яшке — тот уме успел нарисовать на доске корабль и еще написать сверху: «Галеон XIV век». Вернули ему книгу! Мы по детской беспечности не придали этому событию значения. То есть сначала не придали. Но после убедились, что Кир-Ник смотрит на Яшкино читательство «вот так» — сквозь пальцы. А сам Яков «развернулся во всей красе и стал себя вести, как в избе-читальне». Это все — выражения Кир-Ника, который всегда изъяснялся мудрено. Но когда мы были в третьем классе, он не выдержал и отобрал у Яшки «Происхождение видов» Дарвина. Даже вызвал родителей.
